Умение не дышать

– Тэй, можно задать тебе серьезный вопрос?

– У тебя все вопросы серьезные.

Я немного приподнимаюсь, чтобы видеть его лицо:

– Почему ты так не любишь рассказывать про себя?

– Я тебе только что выдал свою самую большую тайну, – говорит Тэй с притворной обидой.

– А вот и нет. В этом-то все и дело.

Тэй улыбается.

– Да нет во мне ничего особо интересного, – отвечает он через какое-то время. – Я не гений общения, как и ты. Меня не любят. К тому же порой я слегка занудлив.

Он бросает в меня скомканное одеяло, снова обнимет и притягивает к себе. Мы долго целуемся.

Я просыпаюсь в предвечерних сумерках – в лодочном сарае почти кромешная тьма. В щель над дверью сочится холодный воздух. Мы проспали несколько часов. Тормошу Тэя, чтобы сказать ему, что мне пора идти. Он спросонья бормочет что-то непонятное.

– Завтра, – напоминаю я ему. – Наш главный день.

Завтра я наконец снова повидаюсь с Эдди.

Глава восемнадцатая

Когда я вхожу в дом, в коридоре тихо и темно. В кухне тоже. Дует сквозняк. Мне не по себе. Задняя дверь раскачивается на петлях. Я медленно выхожу в сад, в фиолетовую ночь. Добрую половину сада занимают оранжевые конусы – Диллон расставил их для бега с препятствиями. А еще тут мамина лесенка для аэробики и гимнастический мяч. И тут я вижу Диллона. Освещенный фонарем, горящим под козырьком крыльца, он лежит на боку, под яблоней, и не шевелится. Рядом с его головой – штанга.

Подбегаю к брату и переворачиваю его на спину.

– Очнись! – кричу я в испуге. – Вставай, Дил!

Кожа у него холодная и липкая. Кроссовки на тощих ногах кажутся непропорционально громадными, белая футболка испачкана травой. Прижимаюсь ухом к губам Диллона и едва различаю его дыхание. По саду проносится порыв ветра, калитка, ведущая на кладбище, открывается нараспашку, с грохотом ударяет по забору.

Я подхожу к калитке, вглядываюсь в темноту, но на кладбище пусто.

От выпитой в лодочном сарае водки у меня кружится голова, но я добегаю до городского телефона и дрожащей рукой набираю номер неотложки.

Когда я возвращаюсь к Диллону, его глаза полуоткрыты. Видны белки и толстые кровеносные сосуды на них. В первое мгновение мне кажется, что он умер, но он стонет.

– Где она?

Его голос не громче шепота.

– Мама? Я не знаю. Она еще не пришла. Держись, Диллон, не уходи от меня, ладно? «Скорая» уже едет!

– Я хотел найти ее.

– Не переживай, я ее найду.

Диллон тяжело, с хрипом, выдыхает.

– Нет, – сипло выговаривает он. – В тот день… Вот я кого искал… Ее. Я плыл… и увидел ее из воды… Она была на пляже.

Я не понимаю ни слова из того, что он говорит. Спрашиваю, не наглотался ли он чего-нибудь? Не курил ли травку, не принимал ли какие-то таблетки? Но Диллон вяло мотает головой. А я говорю совсем так, как на моем месте сказал бы отец:

– Ее не было там в тот день, Дил. Она была дома, помнишь? Она пришла потом, после того как приехали копы.

Голова Диллона тяжело лежит у меня на руках. Его светлые волосы грязные, они прилипают к моим ладоням.

В тот момент, когда в сад входят медики неотложки, Диллон еле слышно бормочет:

– Была она там… Мама в тот день там была. У нее был роман. Свидание…

В моем сознании мелькают картинки. Галька… голубое пятно – ее плащ. Барахтающийся в море Эдди. Мама, приезжающая на машине. Ничего не понимаю. Воспоминания слишком туманные.

Когда санитары укладывают Диллона на носилки и несут к машине, в самом конце улицы появляется мама. Она резко останавливается, зажимает рот ладонью и бежит, спотыкаясь на потрескавшемся асфальте. Я пытаюсь лучше разглядеть ее, но с трудом узнаю.

– Диллон, – ахает мама, поравнявшись с нами, и снимает кислородную маску с его лица.

Парамедик отводит маму в сторону, она смотрит на меня налитыми кровью глазами.

– Что с ним случилось? – воет она пронзительным, писклявым голосом. От нее пахнет перегаром – но, может быть, пахнет от меня. Я крепко сжимаю губы, говорить мне страшно.

Парамедик поворачивается к нам:

– Мы отвезем его в Инвернесс, в реанимацию. Вы можете поехать за нами в своей машине.

Мама грудью напирает на парамедика.

– Я его мать! – кричит она. – Я должна быть рядом с ним.

Парамедик отталкивает ее на расстояние вытянутой руки и смотрит на меня. Он сообщает, что место в машине есть только для одного сопровождающего. Мама вырывается и забирается в машину. Она бросает мне свою сумочку, которая с громким стуком падает на асфальт:

– Возьми такси, Элси. У меня в кошельке есть деньги.

Я так ошарашена, что не в силах ни рукой, ни ногой пошевелить. Женщина-парамедик что-то шепчет на ухо маме и смотрит на меня, но мама ее отталкивает.

– Позвони отцу и скажи, чтобы срочно приехал, – вопит мама, когда задние двери машины закрываются.

Я стою одна посреди улицы. Волосы у меня до сих пор немного влажные. Уже далеко за десять вечера, но еще не до конца стемнело. Небо цвета темного индиго, воздух середины лета великолепен и целителен.