Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу

— Есть еще один и-чу — Трофим Хабаров, мой двоюродный брат. Его имя здесь не произносят. Трофим был полон амбиций, сунулся в политику, попытался расколоть и-чу и стал опасен для Гильдии. Я сломал его карьеру и отправил служить в Гусинск — на пограничную заставу, в глушь. Потом случилась каменская заварушка. Сама понимаешь, мне было не до него… У Хабарова веская причина для мести, хоть я мог обойтись с ним много суровей. Ведь официально ему не предъявили никакого обвинения, и он сохранил лицо. Но для подобной натуры крушение планов — страшнее смерти.

Я замолк. Достал клетчатый носовой платок и начал старательно протирать уголки глаз. Продолжил, когда Настя заерзала от нетерпения и принялась тихонько пихать мое колено пяткой.

— Вряд ли кто-нибудь из и-чу ненавидел меня сильнее. Да и мои сторонники для него — заклятые враги. Так что все логично…

— По-моему, ты сделал выбор и принял решение, — произнесла жена. — А может, ты уже видел вас обоих? Ты помнишь вашу схватку? — допытывалась она, а я не знал, что ответить. Я окончательно запутался в своих видениях будущего. — Ради Христа, вспомни, что было… то есть будет после похорон и-чу.

Настя теребила меня, будто не понимая, как мне больно вспоминать о небывшем. Я молчал.

— Вы сражались? Ты помнишь, где состоялась битва? — продолжала наседать моя любимая. — Скажи — не мучь меня…

— Я был в подземелье, шел по бесконечному коридору навстречу своей смерти. Но я не боялся, потому что еще слишком рано… А вот что я помню точно: в это самое время наш дом атакуют. — Прикусил язык. Рассказывать дальше было нельзя. — Я не могу отправиться на поиски Трофима.

— Значит, меня, Аньку, Марию Игнатьевну и Веру надо спрятать в надежном месте. Мы дождемся твоего возвращения и…

— Надежных мест не существует, — перебил я и чуток придвинулся к Насте. (Разговор пора было закруглять.) Потом еще чуток и еще. Вот теперь я мог сделать то, что так давно хотел. И она не стала сопротивляться…

Родной брат Трофима — Антон Хабаров погиб, обороняя Блямбу. Никто не наводил о Трофиме справки, не вел с ним переписку. Мне удалось выяснить, что Трофим не доехал до своего нового места службы — сгинул на полпути к Гусинску. И с тех самых пор, уже три с лишним года, не было о нем ни слуху ни духу.

Слава Логосу, у нас в семейном альбоме, спасенном при пожаре в доме Пришвиных, имелась фотография Трофима — в отутюженной форме старшего ловца. Он снимался незадолго до последнего повышения по службе.

Двоюродный брат смотрел на меня с презрительной усмешкой. У него было лицо аристократа и глаза безумца. Он был красив и умен, а потому вынужден отбиваться от женщин — они ведь его ничуть не привлекали.

Трофим с детства очень многое делал мне в пику. В ученические годы он часто провоцировал меня, толкая на поединок, но я всякий раз стискивал зубы и притворялся, что не замечаю издевок. Одно время он пытался выставить меня трусом, а когда не вышло — у меня была совсем иная репутация — приумолк. Потом наши дорожки разошлись. И до последнего мы с ним общались с холодной предупредительностью — будто дипломаты враждебных стран на пороге войны. А вот теперь, похоже, война идет полным ходом — без объявления, де-факто, идет уже четвертый год, а я, лопух, знать об этом не знаю и ведать не ведаю.

Мне нужен был логический кристалл. Позарез. Единственный имевшийся в кедринской рати кристалл конфисковали жандармы во время повальных арестов и обысков и-чу. И лежит он где-то в арсеналах Корпуса Охраны. Попробуй вырви у них из глотки! Ценнейший трофей. Наверняка заявят, что сразу уничтожали колдовские, проклятые богом атрибуты. Понадобится помощь наместника. А может, придется дойти и до самого князя.

Еще мне был нужен мой фамильный меч и мой «дыродел», тоже попавшие к кедринским жандармам.

Полковник Ситников хотел было приехать ко мне домой — то ли демонстрируя особенное расположение, то ли, подобно Николаю Пришвину, не доверяя родным стенам. Я уговорил его встретиться на нейтральной почве. Сошлись на Архиерейском саду.

Давненько я тут не бывал. Пожалуй, с того самого дня, когда отец истреблял ехидну, запущенную в здешний пруд по его собственному приказу. Полжизни прошло с тех пор — шутка сказать… Сад мало изменился. Хоть деревья и стали старше на восемнадцать лет, это было малозаметно. Вот только огромных почерневших пней прибавилось да место спиленных гигантов заняли кое-где молодые деревца, подвязанные к вбитым в землю «костыликам».

Старинные липы, клены и лиственницы росли из земли не прямо, а под углом — будто пошатнуло их сатанинским ударом. Поверхность пруда была черна и недвижима. Словно это застывший вар, а не живая вода. Пыльная листва почти не пахла, и без того слабый ветерок стих. Солнце уже скрылось за высокой монастырской стеной, опуская сад в мутную вечернюю тень, и мне казалось, что сад мертв.