Умереть в Италбаре

Он — всё ещё геолог. Это ремесло он знал до тонкостей, и мог заниматься им, не подвергая опасности чужие жизни. Ни одна из больших компаний не примет его на постоянную работу. Ни в одной из них не знали с уверенностью, тот ли он самый «Х», но все знали, что вокруг него вечно происходит что-то непонятное. Вероятно, во многих картотеках против его фамилии значилось: «склонен к несчастным случаям». Да и сам он не собирался наниматься в большие компании — это было связано с риском оказаться там, где он не желал работать… например, вблизи поселений.

Но многие компании были, однако, рады заполучить его в качестве независимого консультанта. Странно, результатом этого явилось то, что он заработал денег больше, чем когда-либо в своей жизни. Но деньги перестали играть заметную роль в жизни Гейделя. Он старался держаться подальше от городов, от людей, вообще от тех мест, где деньги тратятся в больших количествах. За последние годы он постепенно привык к одиночеству настолько, что даже неболышое скопление народа — как сегодня у больницы — приводило его в замешательство. Он понимал, что и самые последние его дни пройдут в одиночестве — в хижине на какой-нибудь захолустной планете, на берегу моря. Желания его ограничивались сигарами, коллекцией минералов и приёмником, который можно настроить на Центральные Новости.

Он ел медленно. Подошёл хозяин заведения, явно желая поговорить. Куда это он собрался с рюкзаком и запасом еды?

Побродить по холмам, объяснил Гейдель. Зачем? Гейдель открыл уже было рот, чтобы ответить, что это не его стариковское дело, и тут в голову ему пришло, что старик, наверное, тоже страдает от одиночества. Магазинчик его отнюдь не выглядел местом, где кипит деловая активность. Старик, скорее всего, почти не видит людей. К тому же он очень, очень стар.

Пришлось Гейделю выдумать историю. Кивая, хозяин выслушал её. Очень скоро говорил уже старик, а Гейдель согласно кивал. Покончив с едой, он зажёг сигару.

Время шло, и Гейдель чувствовал, что ему всё приятнее становится общество этого человека. Он заказал ещё пива, закурил вторую сигару.

В комнате не было окон, и Гейдель не мог видеть, какими длинными стали тени. Он рассказал старику о других планетах, показал ему камни. Старик рассказал ему о ферме, которой когда-то владел. Первые вечерние звёзды уже осветили мир, когда Гейдель догадался взглянуть на свой хроно.

— Неужели уже так поздно? — воскликнул он. Старик глянул на хроно Гейделя, потом на свой собственный.

— Однако действительно поздно. Прошу прощения за излишнюю разговорчивость. Если вы торопитесь…

— Всё в порядке, — сказал Гейдель. — Я просто потерял счёт времени в вашем обществе. Но мне пора идти.

Он расплатился и быстро ушёл. Струна безопасности и так натянулась уже до предела.

Он повернул направо и пошёл сквозь сумерки в том направлении, откуда пришёл в Италбар. Через пятнадцать минут он оставил позади деловую часть города и шёл вдоль жилых домов. Небо чернело, зажигались всё новые и новые звёзды. Казалось, что фонари у домов горят ярче.

Проходя мимо каменной церкви, Гейдель заметил, что из её цветных гласситовых окон льётся слабый свет, и им овладело знакомое возбуждение, как всегда при виде церкви. Это было… когда? Десять лет назад? Двенадцать? Давно. Но он помнил тот случай до мельчайших подробностей.

Это был удушающий день на Муртании, и дневная жара застала его на открытой местности. Убежище он нашёл в одной из подземных странтрианских часовен, где всегда темно и прохладно.

Усевшись в самом тёмном углу, он решил отдохнуть, и закрыл глаза, но тут в часовню вошли ещё двое. Вместо того, чтобы погрузиться в молитву, как ожидал того Гейдель, они принялись что-то возбуждённо шептать друг другу. Потом один из них ушёл, а второй уселся на сиденье перед центральным алтарём.

Гейдель внимательно рассмотрел его. Он оказался муртанианином, иего бронхиальные мембраны распухли и покраснели, что свидетельствовало о крайней степени возбуждения. Он не склонил головы, как положено, но смотрел вверх. Гейдель проследил за его взглядом и обнаружил, что смотрит он на ряд гласситовых картин, которые изображали непрерывный ряд божеств, опоясывающий все стены часовни.

Человек смотрел только на одну из картин — она светилась голубым огнём. Взглянув туда же, Гейдель почувствовал, будто его ударил электрический разряд. В руки и ноги что-то закололо, голова закружилась. Ему оставалось только надеяться, что это не обострилась одна из старых болезней. Но нет, организм его вёл себя так, будто был здоров. Им овладело странное возбуждение, похожее на первые стадии опьянения, хотя у Гейделя во рту давно уже не было ни капли алкоголя. Часовня начала заполняться верующими и, прежде чем Гейдель осознал это, началась служба.