Умереть в Италбаре

Но нигде не показалось языков пламени.

Она вытащила свой незарегистрированный лазерный пистолет из кобуры под курткой, направила его на ближайшее дерево и нажала на спуск. Дерево постояло, покачнулось и с треском рухнуло, разбрасывая мелкие камешки. Курьяб поднялся на дыбы, но Джакара успокоила его движением колен и ласковыми словами.

Засунув лазер в кобуру, она продолжала смотреть на город, и невысказанные проклятия отразились в этом взгляде.

Не только Кейпвилл и бордель, в котором она работала, нет, все Объединённые Лиги ненавидела она с такой страстью, что только один-единственный человек мог превзойти её в силе этого чувства. Пусть другие девушки ходят в церковь по воскресеньям. Пусть сосут леденцы и толстеют. Пусть ублажают любимых. Джакара скачет в это время по холмам и упражняется в стрельбе.

В один прекрасный день — Джакара надеялась, что день этот настанет при её жизни — будет огонь, и кровь, и смерть в пылающих сердцах бомб и ракет. Она готовила себя к этому дню, как невеста к свадьбе. Когда он придёт, у неё будет только одно желание — умереть во имя этого дня, но умереть, убивая.

Ей было всего лет пять, когда родители её эмигрировали на Дейбу. Когда начался конфликт, они оказались в лагере для перемещённых лиц. Будь у Джакары деньги, она вернулась бы на родную планету, но она знала, что нужной суммы не соберёт никогда.

Родители её не дожили до конца войны между ОЛ и ДИНАБ, сама она стала государственным приёмышем. Когда Джакара выросла и стала искать работу, то поняла, что старое пятно не смылось.

Единственное место — государственный Дом Развлечений в Кейпвилле — было открыто для неё. У неё никогда не было поклонника или друга. Она понимала, что где-то на обложке её личного дела красным проставлен штемпель: «Возможно сочувствует ДИНАБ», а внутри этого личного дела — история её жизни, аккуратно отпечатанная на половинке официального листа.

Ну и ладно, решила Джакара несколько лет назад, сопоставив факты. Ладно. Вы подобрали меня, рассмотрели и отшвырнули. Вы поставили на обложку красное клеймо. Я принимаю это клеймо, я не согласна только со словом «возможно». Придёт время, и я стану раковой опухолью в сердце вашего цветка.

Другие девушки редко заходили к ней в комнату, в ней им становилось не по себе. Зайдя, они нервно хихикали и быстро уходили. Ни кружев и оборок, ни голографий красивых актёров ничего этого не было в строгой келье, обиталище Джакары. Над её кроватью висела всего одна простая фотография — узкое, хмурое лицо Малакара-Мстителя, Последнего Землянина. На противоположной стене — пара одинаковых хлыстов с серебряными рукоятками. Пусть другие девушки работают с обычными клиентами. Она брала только тех, над кем могла всласть поиздеваться, и они шли и шли к ней. Каждую ночь она говорила с Ним, и это было единственным в жизни Джакары, что хоть как-то напоминало молитву:

— Я избила его, Малакар, так же, как ты поражаешь их города, их планеты, как ты бьёшь их и будешь бить снова. Помоги мне быть сильной, Малакар! Дай мне силу мучить и разрушать! Помоги мне, Малакар, пожалуйста! Убивай их!

Иногда утром Джакара просыпалась в рыданиях и не знала, почему плачет.

Она повернула курьяба и не спеша поскакала обратно. День обещал быть чудесным, и сердце её пело, согретое радостными новостями с планеты Бланчен.

* * *

Гейдель выпил полную флягу воды и ещё половину другой.

Сырая полночь опустилась над его лагерем. Он повернулся на спину, сцепил руки над головой, и стал смотреть в небо. Всё недавнее казалось далёким прошлым. Каждый раз, выходя из комы, он чувствовал, что жизнь начинается заново, и недавние дни казались такими холодными и плоскими, как письмо годичной давности, найденное за мусорным ведром. Он знал, что ощущение это пройдёт примерно через час.

Метеор пронёсся по небу, и Гейдель улыбнулся ему. Предвестник моего последнего дня на Кличе, подумал он.

Гейдель ещё раз посмотрел на сверкающее хроно и убедился, что глаза не обманули его. До рассвета ещё далеко.

Он потёр глаза и начал вспоминать красоту леди. На этот раз она показалась ему необычайно тихой. Он редко помнил, какие именно слова были сказаны, но казалось, что сегодня их было меныше, чем обычно. Что это — пронизанная нежностью печаль? Он вспомнил ладонь на своём лбу, и капли, упавшие на щёку.

Гейдель тряхнул головой и усмехнулся. Неужели он и в самом деле сошёл с ума, как подозревал много лет назад, после посещения странтрианской часовни? Принять Леди как реальную личность способен только сумасшедший.

Но с другой стороны…