Умершее воспоминание (СИ)

Ближе к вечеру домофон снова зазвонил, и я спустился вниз, всем сердцем желая не увидеть в мониторе девушку — ни Эмили, ни Эвелин, ни кого-либо ещё. Я слишком устал от всего, что случилось недавно, и сейчас не хотел ни с кем видеться. Но, увидев в мониторе мужской силуэт, терпеливо ждавший, пока я впущу его, я улыбнулся и без лишних вопросов открыл ворота. Вскоре в моей прихожей стоял улыбающийся Кендалл, а рядом с ним — два чемодана вещей.

— Привет, дружище, — поздоровался он, закрывая за собой дверь.

— Привет. Вижу, ты не один.

— Да, слушай… — Немец задумчиво почесал затылок. — Наверное, с этого и стоило начать. Я решил уже давно, но сделал это только сегодня. Я ушёл от Кайли.

— Есть, с чем тебя поздравлять?

— Думаю, да. Я избавил своё сердце от мучений — не окончательно, конечно, но…

— Тогда поздравляю, — слабо улыбнулся я. — Вы с ней поговорили?

— Нет. Она мне ни слова не сказала с тех пор, как я вернулся из «Большого Тура». Да знаешь, чёрт с ней!

— Почему тогда ушёл ты, а не она? У неё на раздумья и принятие решения было целых два месяца…

— Тут дело в том, Логан, что мы вместе купили эту квартиру. Напополам. Квартира не её, но и не моя. Кайли, наверное, не смогла ничего решить сама. Вот я и помог ей.

— Так ты хотел спросить, можно ли тебе пожить у меня?

— Временно, — виновато улыбнулся Кендалл, — пока я не подыщу себе достойное жильё. Можно?

— Конечно. — Я обвёл рукой прихожую, показывая, что дом полностью в распоряжении друга. — Ты вовремя. Я как раз не знал, куда деться от одиночества.

— Я заметил, на тебе лица нет. В чём причина, дружище?

— Расскажу позже, ладно? Пока что помогу тебе разместиться.

Добрую половину вечера мы с Кендаллом разбирали его чемоданы, вешали рубашки, майки и свитера на вешалки, убирали бельё и носки в ящики, стелили чистую постель на кровать в гостевой. Когда вся работа была сделана, Шмидт упал на кровать и с наслаждением вздохнул.

— Не видно, что это расставание принесло тебе боль и страдания, — с усмешкой сказал я.

— Так оно и есть. Это чертовски здорово — снова чувствовать себя свободным.

Мы спустились вниз, и Кендалл, засуетившись, полез в рюкзак за бумажником.

— Что ты делаешь? — спросил я.

— Должен ведь я отплатить тебе за твою помощь.

— Рехнулся? Я денег не возьму.

— А я и не собирался давать тебе деньги, — сказал немец. — Хочу поехать в магазин, купить всяких вкусностей, может, пива возьму. Или виски. Поедешь?

— Нет, не хочется никуда ехать.

Взгляд Кендалла смягчился, и он сказал:

— Скажи хоть, что купить надо.

— Не знаю. Вроде всё есть.

Шмидт неодобрительно покачал головой и застегнул толстовку.

— Куплю тебе банановый торт, — сказал он, обуваясь. — Немного серотонина тебе не помешает.

Я усмехнулся и, когда друг уехал, снова встал у окна, вглядываясь в собственное отражение на стекле. Грустные мысли уже растворились в воздухе, и я думал о том, как хорошо, что мы молоды и живы и что океан помнит нас именно такими.

========== Глава 10. “Птица, вырвавшаяся из клетки” ==========

Отдаться глупцу не значит ли откровенно признаться, что в вас говорит одна чувственность?

Оноре-де Бальзак

Я не спал всю ночь. Тяжёлые мысли не давали мне покоя, и я просто ненавидел себя за то, что не принял на ночь лекарство. Сейчас сон был мне необходим: я чувствовал такую усталость от всего, что произошло, и от собственных мыслей, что терпеть уже не было сил. Порой я хватался за голову обеими руками и стонал; казалось, что я медленно схожу с ума.

Непонятное сомнение острыми когтями терзало моё сердце, которое с каждой минутой билось всё быстрее и больнее. Моё бедное сердце! Я думал, что оно просило, умоляло меня о скорой смерти, а я безжалостно игнорировал его просьбы, угнетая его и самого себя бесцельными размышлениями. Потому в ту ночь в моей голове впервые за долгое время окрепла страшная мысль: «Только одно может спасти меня — пуля. Только одно я могу сделать для своего спасения — спустить курок». Мой замученный взгляд всё чаще обращался в сторону комода, где под кучей одежды был спрятан пистолет. Всё внутри дрожало от напряжения, когда я думал о том, что свобода от невыносимых мучений так близко, в комоде. Это освобождение от земных страданий было совсем рядом, я был настолько близок к страшнейшему решению, что, казалось, ничто на свете не сможет меня переубедить. Потом минута забвения прошла, я с головой накрылся одеялом и задрожал, пугаясь собственных мыслей. Я затыкал уши руками, чтобы не слышать их, но они, как тараканы, упрямо вползали в мою голову. Я думал, спасения ждать неоткуда. Но ошибался: скоро наступил рассвет, проснулся Кендалл, и на этом мои ночные мучения закончились.