Умершее воспоминание (СИ)

— Нет, нет, нет, я не хочу о ней вспоминать, — с жалостью и сожалением в голосе забормотал я. — Я вообще ни о ком не хочу думать, когда ты рядом со мной, и не хочу ни о чём говорить.

— А мне как раз есть, что сказать тебе, — произнесла Эвелин тихо и как будто застенчиво. Её глаза были опущены вниз. — Сейчас, дай мне минутку.

Она, встав из-за стола, ушла в гостиную, и я услышал, как она быстро взбежала вверх по лестнице. Я сидел на кухне один и, глядя в свою тарелку, слабо улыбался. К прежним мыслям я ни на мгновенье не возвращался и боялся к ним вернуться. Они настигали меня только в одиночестве, а это значило, что рядом со мной всегда, всегда должен быть кто-то. Нет-нет, одному мне оставаться нельзя!

Вернулась Эвелин со своей тетрадкой и, сев за стол, с улыбкой посмотрела на меня.

— В последнее время я только и делаю, что думаю о тебе, — сказала она, листая тетрадь. Потом она бросила на меня весёлый взгляд и, перегнувшись через стол, быстро поцеловала меня в губы. — Я сегодня написала пару строк, и они как будто сами собой слились в стихотворение.

Я, не снимая с лица улыбки, смотрел на Эвелин и не мог перестать любоваться ею. Последние дни она сама на себя была не похожа: моя избранница много улыбалась, много говорила и, главное, даже смотрела как-то по-иному. Я был рад видеть её изменения и понимать, что именно я являлся их причиной.

— Между мной и тобой быть не может преграды,

Ведь мы сами творцы дорог жизней своих…

Но судьба — вот творец. И пускай мы не рады,

Но не нам выделять из толпы дорогих.

Мне не хочется думать, что ты не со мною,

И не хочется спать, если ты далеко.

Только жизнь есть стена между мной и тобою…

Как ты думаешь, свергнуть её так легко?

Даже если путь к сердцу мной будет утерян,

Ты наверно останешься там, навсегда.

Да и что не случись, всё не важно — я верю,

Что и стену низвергнуть для нас не беда.

Я готова поверить обману любому,

Я готова шагнуть за тобой в злую бездну.

Хотя рядом с тобой мне не страшен шум грома,

Я боюсь, что однажды всё это исчезнет…

Со вниманием слушая стихотворение, я держал её за руку и смотрел ей в глаза. Они были влажными и блестели такой искренностью, что нельзя было не поверить её словам. Как вообще возможно сомневаться в чувствах Эвелин? Как можно сомневаться, если всё, всё в ней так бескорыстно, если она такая настоящая?

— Не нужно бояться, — сказал я тихо, страшась спугнуть те чувства, что родились у меня в душе. — Ничего не исчезнет. Мы ведь оба верим в нашу бесконечность, правда?

— Правда, правда, — подтвердила моя избранница, кивая. — Что же, совсем ничего не сможет заставить всё это исчезнуть? Даже смерть?

Я, приподняв брови, пожал плечами.

— Если так, — сказал я, — то я не хочу, чтобы кто-то из нас остался без другого хотя бы на мгновенье. Живём вместе — и умираем вместе.

И я, взяв её руку, поцеловал её.

Джеймс решил окончательно, что не будет устраивать вечеринку в честь дня своего рождения. Мы с парнями подумали, что не отметить исполнение Маслоу целой четверти века будет, по меньшей мере, не по-дружески. И за неделю до шестнадцатого числа я, Кендалл и Карлос решили устроить другу вечеринку-сюрприз на яхте.

В этот день мы не работали, а потому в нашем распоряжении была куча времени, и мы готовились к предстоящей вечеринке с необыкновенным усердием с самого утра. Только обзвонить всех друзей Джеймса чего стоило! Благодаря нашим совместным усилиям вечером всё уже было готово: и еда, и выпивка, и музыка, которой занялась группа одного нашего друга. Яхта, вся сияющая от блеска гирлянд и многочисленных огней, стояла у берега и привлекала к себе внимание прохожих. Гости потихоньку съезжались. Здесь было около семидесяти человек, приехали даже друзья Джеймса из Нью-Йорка. В начале седьмого приехали Эвелин, Алекса и Мэрилин, без которых мы с парнями, конечно, не воображали сегодняшнего праздника.

Кажется, съехались все, кто мог; только вот виновника торжества всё не было и не было… А когда часы показали семь вечера, мы с парнями заволновались.

— Ты точно позвонил ему? — нервничая, спросил Карлос у Кендалла.

— Позвонил, — сквозь стиснутые зубы отвечал немец.

— И адрес правильный сказал?

— Зачем сразу обвинять Шмидти? — вмешалась Мэрилин, которой тоже передалось наше волнение. — Может, Джеймс просто попал в пробку… Попробуйте позвонить ему ещё.

— Я звоню, — сказал я, прижимая мобильный к уху, — он не берёт. И пробовать, наверное, уже бесполезно.

— Надеюсь, всё в порядке, — вздохнула Алекса, нервно ломая пальцы, — и вы не зря всё это готовили.

Мы вшестером стояли в стороне ото всех остальных и смотрели на собравшихся гостей какими-то оправдывающимися глазами. Было неудобно перед ними за то, что мы пригласили их на день рождения Джеймса, а его самого, кажется, позвать забыли.

— Ребята, когда отправляемся? — спросил у нас водитель яхты, мужчина лет пятидесяти на вид. — Уже долго стоим.

— Прости, Джерри, — извиняющимся тоном сказал Карлос, — Джеймса пока нет, мы не знаем, где его носит.

— Ну, когда он приедет, дайте мне знать, и мы отправимся в путь.