Умершее воспоминание (СИ)

Повернув голову, я посмотрел на свою возлюбленную. Она лежала на спине с открытыми глазами, вся бледная; брови её были приподняты таким образом, точно она терпела какую-то невыносимую физическую боль. К губам моя избранница прижимала ладонь.

— Эвелин?.. — испуганно позвал её я, приподнявшись на локтях. — Что такое?

Она бросила на меня быстрый взгляд и, прижав руку к животу, тоже осторожно приподнялась.

— Не знаю, — ответила Эвелин слабым голосом. — Я проснулась от жуткой тошноты.

Внутри меня всё вспыхнуло, когда я услышал это. «Её тошнит, тошнит, тошнит!» — лихорадочно завертелось в голове. Эта мысль мгновенно взбодрила меня и так воодушевила, что я чуть было не рассмеялся от радости. Был ли у меня повод для подобной радости? О, кажется, был, был…

— Тебя тошнит? — спросил я с невольно выступившей улыбкой на лице, но постарался тут же подавить её: мне пока что не хотелось, чтобы Эвелин видела мои эмоции. — О, тебе плохо, милая? — Я погладил её по волосам. — Чем я могу помочь?

— Ты ничем тут не поможешь, — печальным голосом сказала она и, отбросив одеяло в сторону, встала с кровати. — Пойду в ванную, побуду там немного…

Она ушла, и я проводил её восторженным взглядом. Надо было немедленно взять себя в руки и не поддаваться эмоциям. С чего я вообще взял, что это оно? Мало ли, в чём могло быть дело… Нет, на размышления и поиски объяснений в ту минуту я был не способен: уж слишком занимала меня одна очень важная мысль, так долго не дававшая мне покоя.

Я сидел на кровати, слушая, как мою возлюбленную тошнило за стенкой. На губах у меня застыла лёгкая улыбка, от которой я не мог избавиться и которая начинала раздражать мои нервы. «Ну, успокойся, — твердил я себе, — ты ведь ещё ничего не знаешь наверняка… Успокойся, успокойся»…

Наконец, когда мои руки уже начали дрожать от напряжения, Эвелин вернулась в спальню. Вид у неё был замученный.

— Полегчало? — спросил я, поднявшись с постели.

— Совсем немного.

— И всё ещё тошнит?

Она молча покивала и пошла к кровати, но я встал у неё на пути и, взяв её за руки, с улыбкой посмотрел ей в глаза.

— Должен признаться, — начал я, чувствуя необыкновенное волнение, кипевшее где-то в области живота, — я…

Не договорив, я замер и, нахмурившись, задумчиво уставился на Эвелин.

— Что — ты? — слегка улыбнувшись, спросила она, видимо, совсем не оценив серьёзности, с которой я начал говорить.

— Я… — повторил я, чувствуя, как внутри меня нарастает беспредельное чувство досады, — меня тоже тошнит.

В одно мгновение я понял всё и с мукой в сердце оставил прежние мысли, от которых ещё секунду назад был так счастлив. Отстранив Эвелин от себя, я прижал ладонь ко рту и быстрыми шагами пошёл в ванную, чувствуя, как тошнота подкатывала к горлу…

Примерно через час мы с моей возлюбленной сидели за столом на кухне, но ничего не ели. Я чувствовал себя так, словно мне дали миллион долларов и тут же у меня его забрали. Только вместо миллиона была счастливая мысль — мысль, к которой теперь я даже возвращаться не хотел. О, как глупо было думать об этом! Как глупо было обманывать себя ложной радостью!

— Прости, — выговорил я, уставившись на пустой стол. — Я больше никогда ничего не буду готовить для нас.

Да, да, да, дело было вовсе не в этом, дело было в пицце, которую я вчера приготовил. Моя слабость, не позволившая мне сходить в магазин за нормальными свежими продуктами, как раз и оставила нас с Эвелин сегодня дома: мы отравились.

— Да не за что тебе извиняться, Логан, — улыбнулась моя избранница и положила голову мне на плечо. — Зато сегодня мы выбили для себя выходной, который сможем провести вместе.

— Вместе, — повторил я, — среди лекарств и бесконечного количества воды.

— Всё же лучше, чем порознь.

К слову сказать, проснувшись, Эвелин даже не вспомнила о том, что вчера на ужин мы ели пиццу; так что для неё эта тошнота была особенно непонятной и пугающей. Немного подумав, я понял, что моя возлюбленная забыла и наш разговор о жизни и смерти. Получается, в её памяти нет никакого справедливого мира? Получается, я живу в нём один?..

До конца дня состояние моё было подавленным. Я не смог бы описать своих чувств, но я чувствовал себя ужасно; ощущения были такие, как будто меня кто-то обманул. О, может быть, не стоило тогда больше мучить себя этими мыслями? Да, наверное, всё-таки не стоило. Выходит, у меня было всего два варианта: либо навсегда забыть об этих мыслях и ждать, пока Эвелин сама о них не заговорит, либо сейчас же рассказать ей обо всём.

Почему я молчал? Глядя на неё, я готовился сказать это, даже мысленно представлял, как буду выговаривать каждое слово, каждую букву… А потом ко мне приходило представление того, что Эвелин могла бы ответить. Я был уверен, что она свела бы весь разговор в сторону моего расстройства, от которого я всё ещё не избавился и которое мгновенно рушило все мои планы на будущее. Да, так оно и было бы… После такого ответа я вряд ли захотел бы продолжать этот разговор, и в итоге высказанная мною счастливая мысль могла бы привести почти к ссоре.