Умершее воспоминание (СИ)

Я влюблялся в неё заново каждый день. Каждый день она будто бы открывалась для меня с новой стороны, и эту новую сторону, ранее мне неизвестную, я просто не мог не полюбить. Она была прекрасна, и всё, что бы она ни делала, становилось прекрасным тоже. Мне кажется, я и в самых плохих её поступках, в самых грубых словах, произнесённых ею, сумел бы отыскать эту таинственную красоту, которой она меня очаровывала…

Наша последняя ссора, воспоминание о которой было для меня очень и очень болезненно, в корне изменила моё мироощущение. Теперь я полностью позволил себе жить в справедливом мире и убедил себя, что другого для меня просто не существовало. Теперь я в полной мере осознавал то счастье, которое зажигало жизнь внутри меня. Теперь я, наконец, чувствовал себя свободным и здоровым человеком: беспросветный мрак моих безумных мыслей сгинул в небытие.

Да, чёрт возьми, я должен был пережить это! Именно тот момент, когда у меня опускались руки, когда казалось, что дальше ничего не может быть, — именно тот момент стал определяющим. Надо было переждать бурю, надо было всего лишь потерпеть — и теперь солнце сияет вовсю над морем, которое ещё недавно волновалось и бешено пенилось.

Моя жизнь рядом с Эвелин была невообразимо светлой, наполненной смыслом. Как жаль, что прежде я не понимал этого, как жаль драгоценных минут, потраченных на пустые сомнения! Теперь я наслаждался каждым мгновением, что мы проводили вместе, потому что ничего дороже этих мгновений у меня не было. Я жил ею, дышал ею; её желания были моими, а перемену её настроения я всегда остро чувствовал. Одну довольно крупную перемену, надо сказать, я не смог не заметить и принял её очень близко к сердцу.

Во-первых, Эвелин изменила своё отношение к моей ревности. Когда я, например, в очередной раз настораживался от звонка её мобильного, она сразу давала мне знать, кто звонит, и будто пыталась передо мной оправдаться. Возникало ощущение, что моя бесплодная ревность стала причиной её бесплодной вины, и это отчего-то меня беспокоило. В этой связи я начал прикладывать все силы на то, чтобы побороть в себе это мерзкое чувство, и отчасти у меня это получалось; но поведение моей возлюбленной всё ещё меня настораживало.

Во-вторых, Эвелин стала чаще погружаться в себя и часто сидела молча, уставившись в одну точку и о чём-то думая. В такие моменты я старался её не тревожить и давал ей возможность побыть наедине с собой, потому что знал, что это иногда необходимо. Очень часто, по ночам, я слышал, как она давала волю слезам, очевидно, думая, что я спал и ничего не слышал. Каждый раз мне хотелось обнять её, поцеловать и сказать: «Потерпи, милая, потерпи, скоро всё изменится…» Но я молчал. Я понимал, что Эвелин было всё ещё тяжело со мной, а потому не спрашивал причин её грусти и её рыданий: я молча менял себя и делал всё ради того, чтобы больше никогда не видеть её слёз.

В последнее время я, Эвелин, Уитни и Дейв стали всё чаще видеться. Уитни, с которой мы не сошлись ещё с самого нашего знакомства, кардинально переменила своё отношение ко мне. Сначала это был период нейтральности, когда она не выражала ни положительных, ни отрицательных чувств в отношении меня. Затем, после их с Дейвом свадьбы, Уитни начала доброжелательно улыбаться при встрече со мной и даже интересовалась моими делами. Следующим этапом было её знакомство с Кендаллом, Джеймсом и Карлосом. Все они, должен сказать, почти слёту нашли общий язык.

Всё это в совокупности самопроизвольно располагало меня к Уитни, поэтому последние года два мы с ней находились в очень хороших отношениях. Сравнивая её теперешнее поведение с тем, что было почти три года назад, я отмечал, что Уитни сильно повзрослела: в ней больше не было того необузданного недоверия к новому, к тому же она научилась признавать свою неправоту.

Ну а с Дейвом мы вовсе стали приятелями, и мне сложно было верить в то, что прежде я так нелестно отзывался о нём. На самом деле он не был плохим собеседником или ветреным молодым человеком; за вечной улыбкой и усмешкой крылся достаточно развитый внутренний мир. Мысли Дейва были интересны, и он не менее интересно их высказывал; к тому же его чувство юмора основательно располагало меня к нему.

— Ты чё встал, Логан? — услышал я насмешливый голос Дейва и, тряхнув головой, посмотрел на него. — Я говорю, ужин готов, можно садиться.

Мы с Эвелин в очередной раз проводили вечер в гостях у Уитни и Дейва. Всё время, что было у нас до начала ужина, я провёл стоя у окна и с улыбкой наблюдая за своей возлюбленной. Приезжая в этот дом, она очень много внимания уделяла Томми — своему двухлетнему племяннику. Этот мальчик с большими голубыми глазами и светлыми, завивающимися в милые кудряшки волосами, как я видел, очень сильно любил Эвелин. Ни с кем больше он не смеялся так открыто и искренне, как с ней, и ни с кем, кроме неё, не делился своими секретами. В обращении с детьми моя избранница была мила, и нельзя было не умилиться, застав её за разговором или игрой с маленькими.