Умершее воспоминание (СИ)

В последнее мгновение перед тем, как я уснул, загадочное «что-то», кажется, начало рассеиваться, и из темноты выступил неточный, размытый силуэт… Но я не успел понять, что это было, и провалился в глубокий сон.

Когда Мэрилин вошла в студию, я сразу понял, в каком она была состоянии. Мы с парнями, до этого момента вёдшие активный разговор, сразу же замолчали и все вместе уставились на Мэрилин. Один взгляд на неё пробуждал в моём сердце непонятную жалость, которую я всегда к ней испытывал; но теперь к этой жалости примешалось ещё чувство какого-то отвращения. Всё-таки видеть Мэрилин такой было куда неприятнее, чем просто неприятно. В глазах Кендалла читались удивление и ярко выраженное неудовольствие.

— Привет, — хрипло поздоровалась девушка со всеми, но смотрела только на Шмидта.

— Зачем ты тут? — спросил немец, не отвечая на приветствие и будто делая вид, что ему неприятно говорить с Мэрилин. Он даже не поднялся с кресла и не подошёл к ней, чтобы вывести этот разговор на личный уровень; ему нужна была аудитория. Мне всегда казалось, что целью общения Кендалла с ней было не просто оскорбить её, но оскорбить её при других людях: всё-таки в студии, помимо их двоих, были ещё я, Карлос, Джеймс, Мик и наш звукорежиссёр Питер.

— Приехала за ключами, — отвечала Мэрилин, не сводя со Шмидта заплывшего туманом взгляда. Глаза её закрывались, но она изо всех сил держалась, чтобы не закрыть их. — Уже пора, пора открывать бар…

Владелец «Погони» с насмешливым изумлением поднял брови, и по губам его скользнула холодная улыбка.

— Я просил, чтобы Скарлетт приехала за ключами, —произнёс Кендалл, — Скарлетт, а не ты.

Время уже действительно близилось к шести — часу, когда «Погоня за недосягаемым» открывала свои двери для посетителей. Однако Мик, как в старые добрые времена, внезапно завалил нас с парнями работой, так что у Шмидта не было возможности заняться своим детищем: сегодня Мик был особенно неумолим. На помощь немцу должна была прийти Скарлетт — его правая рука по работе в баре, но вместо неё на помощь пришла, очевидно, левая…

— У неё тоже могут быть дела, — лениво выговорила Мэрилин, закрывая глаза. — Я приехала вместо неё… Ну, хватит слов, давай, давай, ключи, Шмидти.

Но Кендалл, сняв с лица улыбку, отрицательно покачал головой.

— Поезжай домой, Мэрилин, — сказал он тоном, в котором слышалось сильное пренебрежение, — сегодня я освобождаю тебя от работы.

— Что не так?

— Ты ещё вопросы мне будешь задавать? — теряя терпение, спросил немец. — Ты реально думаешь, что я позволю тебе появиться в моём баре в таком вот состоянии? Чёрта с два! Мне дорога репутация «Погони»!

Честно говоря, каждый раз, заставая разговор Кендалла с Мэрилин, я чувствовал непонятную вину: мне казалось, что я должен был остановить эту жестокость, струёй хлещущую из Шмидта, — должен был, но не мог.

Мэрилин молча пялилась на Шмидта; взгляд её был абсолютно бессмысленным. Это молчание, как я заметил, только больше раздразнило немца, и он, сверкнув глазами, твёрдо сказал:

— Я засчитаю сегодняшний твой пропуск за прогул. И предупрежу сразу: я больше не хочу видеть тебя такой. Особенно на работе. Поняла?

Девушка хотела кивнуть, но у неё, видимо, закружилась голова, и она, пошатнувшись, схватилась за косяк двери.

— Теперь уезжай, — сказал он, словно отдавая распоряжение, — и да, передай Скарлетт, что я всё ещё жду её.

Когда Мэрилин ушла, мы с парнями одновременно уставились на Кендалла. Кажется, каждый из нас осуждал его поведение, но никто отчего-то не решался высказать общего недовольства. Сам он будто не замечал наших взглядов и, сидя красный, как варёный рак, сердито глядел в пол.

— Тебе совсем-совсем её не жалко? — поинтересовался Мик, вопросительно приподняв одну бровь.

— Знаешь, я не обязан уважать человека, если в нём нет ни капли уважения к самому себе, — вспыльчиво выдал Шмидт.

— А об элементарном человеческом сострадании тебе известно? — повысил голос менеджер. — Разуй глаза! У неё, вполне возможно, серьёзные проблемы, ей нужно помочь, а не пытаться её оскорбить!

— Единственная её проблема — это отсутствие чувства собственного достоинства. Думаешь, я её не знаю?

— Да плевать, насколько вы близки! Дело в том, сколько в тебе человечности, Шмидт!

— Я думал, вы оба с этим завязали, — с какой-то грустью в голосе произнёс Карлос.

— Я понятия не имею, с чем она завязывает, с чем начинает, — сказал Кендалл, всё ещё не в состоянии избавиться от напряжения и злости, — для меня главное, чтобы она исправно работала. И всё.

— Она для тебя машина, что ли? — вмешался в разговор Джеймс, нахмурившись. — Раньше ты просто был холоден с ней, но теперь ты жесток и просто невыносим. Как ты можешь с ней так обходиться? Вы ведь раньше встречались…

— Раньше. Но теперь нет.

— Тогда что ты вообще называешь отношениями? — не понимал Маслоу. — Что, если даже теперь ты продолжаешь с ней спать?

— Может, хватит? — устало вздохнул Шмидт. — Разве вам не всё равно?

— Очевидно, что нет.