Умершее воспоминание (СИ)

Я зарядил пистолет с поразительным хладнокровием и с таким же хладнокровием снял его с предохранителя. Мне оставалось последнее. Одно движение — и нет этих страшных мыслей, нет жгучей боли в сердце, нет ничего, только темнота. Пустота вместо того, что был я. Пустота вместо воспоминаний — радостных и горьких, живых и умерших — вместо всех моих надежд, мечтаний, стремлений… Стоило ли копить их, если в конце концов им неизбежно суждено было сгинуть в небытие?

Я лёг на живот и, закрыв глаза, приставил дуло пистолета к своим губам. Хладнокровие, управлявшее мной до этого, в одно мгновение оставило меня. Теперь я ясно осознал то, что собрался сделать, и плечи мои задрожали от новых рыданий. Сейчас я есть, а в следующее мгновение меня уже не будет. Не будет… Не будет всего этого. Я больше никогда не увижу родных глаз, не почувствую тепло солнечных лучей, не услышу шум океана… Я навсегда останусь таким: молодым, но с разбитыми вдребезги сердцем! Таким меня запомнит этот мир, таким я уйду из него!

Я открыл рот и почувствовал, как дуло коснулось моих зубов. В голову вдруг ударила мысль: а что будет, когда Эвелин найдёт меня здесь? Я с непонятным наслаждением представил, как она будет убиваться, как будет винить себя, как будет себя ненавидеть… Она ляжет вот здесь, рядом, будет рыдать и обнимать меня… А что дальше? Женщина не может быть одна. Несомненно, спустя годы, если, конечно, горе не убьёт её, рядом с ней окажется другой человек. Может быть, она оправится и, возможно, будет даже счастлива, чего я и желал ей в день нашей ссоры… Но кто возродит её к жизни? Не успел я задать себе этот вопрос, как в голове почему-то ясно обрисовался образ Кендалла…

Резко вскочив на колени, я отбросил пистолет в угол и дико посмотрел на него. Нет, нет, нет! Ни за что! Она будет только моей, моей, моей! Плевать, что она обманула меня, в конце концов, я всё ещё люблю её! Чёрта с два я оставлю её, чёрта с два позволю самой от меня уйти! Пусть я потеряю уважение к себе, пусть буду чувствовать себя так низко, что терпеть это дальше уже не будет мочи, но я никогда не потеряю лица перед ней и перед Кендаллом. Ха-ха-ха! Ни за что!

Спрятав пистолет обратно, я прижался спиной к комоду и задрожал. Нет, я больше не плакал, но чувство необъяснимого страха не отпускало меня. Если возможность ухода из жизни так напугала меня, значит, что-то всё ещё держало меня здесь… Я просидел у комода неизвестно сколько времени, а потом с ужасом вспомнил, что Эвелин должна была скоро вернуться.

Когда она приехала, я уже был умытый и, как мне показалось, даже немного посвежевший. Увидев её, я почувствовал что-то необъяснимое. Не могли быть правдой слова Кендалла, не могли быть правдой мои сегодняшние жуткие мысли… Я смотрел на неё и понимал, что её улыбка и хорошее настроение выводили меня из себя. Хотелось сказать: «Улыбаешься? Ты счастлива? А я всё знаю», но я сдержал себя и даже нашёл в себе силы поцеловать её в щёку при встрече.

— А что насчёт ужина? — спросила Эвелин, с улыбкой заглядывая в кухню.

— Я приготовил его… — неуверенно выговорил я, глядя будто сквозь неё. — Ешь. Я не буду.

«Почему любовь так беспощадна? — думал я, рассматривая свою избранницу с таким интересом, будто видел её впервые. — Я смотрю на неё и понимаю, что она держит меня за дурака, что я в её глазах опущен ниже некуда, но терплю это. Я всё ещё так сильно люблю её… Её — этого чужого человека».

— Не будешь? — настороженно переспросила Эвелин, и улыбка сползла с её лица. — Ты почему-то такой бледный… Не заболел?

Она протянула ко мне руку, очевидно, собираясь потрогать мой лоб, но я отпрянул от неё, как от огня. Взглянув на её руку, я явственно представил, как она обнимала Кендалла, как он обнимал её — так, как мог позволить себе только я. От этого мне стало необъяснимо дурно, и я даже ощутил тошноту.

— Да, мне плохо, — сказал я, взявшись за косяк. — Не трогай меня. Я немного полежу.

Я лежал в темноте один. Почему я не сказал Эвелин, что знаю обо всём? Я мог бы сказать — и что было бы дальше? Вероятно, она бы расплакалась, начала бы просить прощения, говорила бы, что ей очень жаль… А что должен был сделать я? Уйти? Ни за что! Я ни за что и никогда не допустил бы этого! Я никогда не позволил бы нашим дорогам разойтись, а расскажи я ей обо всём — и этому неизбежно суждено было бы случиться! Гораздо охотнее я приму страдания и унижения рядом с Эвелин, чем вдали от неё. Один я просто не выдержу. Да и, в конце концов, в самом сердце я лелеял зыбкую надежду на то, что она всё-таки кое-что забыла. Это обстоятельство оправдывало её в моих глазах, и потому я очень-очень верил в него.