Умягчение злых сердец

– А ты не переживай! Ты объясни лучше, почему не уследил, как она из дома ушла? Где была, с кем была, кого видела? Какой ты, на хрен, охранник после этого, а? Доверенное лицо? Уволю к чертовой матери…

Клим слушал понурив голову, моргал виновато. И в который уже раз Рогов поймал себя на мысли: как же Клим на собаку похож. На верного злого пса, который глотку перегрызет за хозяина и который молча и покорно примет от хозяина удар плетью. Странный, очень странный мужик – откуда в нем такая покорная услужливость? И откуда у этого бывшего насильника и бандита такая слабая преданная душонка?

Помолчав немного и дав Климу помучиться чувством вины, Рогов проговорил уже более спокойно:

– Что ж, Климушка… Надеюсь, ты больше не облажаешься. Я ж тебе доверяю, как самому себе. Ценить должен.

– Да я… Филипп Сергеич… Да я за вас…

– Ладно, ладно, понимаю. И все на этом, некогда нам с тобой беседовать, дела не ждут, в аэропорт меня сейчас повезешь, к ночи сюда вернешься.

– А куда летите?

– Да в Питер, будь он неладен. И отложить никак нельзя.

– Да все будет в порядке, уж я теперь!..

– Давай-давай, смотри в оба глаза. Только без больниц и аварий, я тебя умоляю, не надо ничего такого! Уж сам соображай, как и что… По обстановке…

* * *

– Сынок… Ты почему не отвечаешь? Я тебя зову, зову.

Тарас вздрогнул, повернулся к двери, уставился на мать в недоумении.

– Извини, мам, я не слышал.

– Спал, что ли? Я тебя разбудила?

– Нет, не спал.

– А чего лицо такое опрокинутое, будто спросонья?

– Я… Я просто задумался. Извини.

– Ты не заболел часом, а? Приехал насквозь промокший…

– Нет, не заболел. Все нормально, мам… Слушай, мне с тобой поговорить надо. Вернее, спросить…

– Вот за ужином и поговорим. Я ж тебя ужинать звала, а ты не откликался. Иди садись за стол, отец ждет.

– Иду…

Тарас тряхнул головой, сильно потер ладонями лицо. Не помогло. Состояние и впрямь было такое, будто только-только проснулся и невозможно отогнать от себя привидевшийся сон… Может, ему действительно все приснилось? И девчонка эта приснилась, маленькая, худая, белобрысая, с голубыми глазами-блюдцами, до краев наполненными таким неизбывно смиренным отчаянием, что хотелось схватить ее в охапку и спрятать за пазухой, отогреть-убаюкать… А когда отогреется, расспросить тихонько, что же такое страшное с ней произошло и какая нужна помощь. Ведь нужна же какая-то, не бывает в девчачьих глазах ни с того ни с сего столько неизбывно смиренного отчаяния, будто она через войну прошла и сломалась.

– Сынок! Ну в чем дело-то? Почему не идешь? – снова послышался из кухни мамин голос. – Мне потом отдельно тебя ужином кормить, что ли?

– Да иду, иду, мам, – пробурчал тихо Тарас, поднимаясь с дивана.

Из открытого окна вкусно пахло влажной после дождя землей и мамиными цветами, в изобилии растущими на участке. Все свободное время мама отдавала этой радости, даже в лице менялась, когда начинала с цветами возиться. Лицо становилось мягким, улыбчивым, ранние морщинки пропадали куда-то. А главное, в глазах не было привычной злой настороженности, будто надо сию секунду дать отпор невидимому врагу. Все-таки странно – почему… Не было у них никаких врагов, откуда им взяться-то? Жили себе тихо и мирно, без ссор и семейных скандалов, отец так вообще патологический молчун, слова из него не вытянешь.

Не очень богато, конечно, жили, но и не бедствовали. Но мама все равно часто нервничала, начинала разговаривать с отцом сквозь зубы. А он с ней никогда и не спорил, только однажды взбеленился. И вроде обыкновенный мужской разговор меж сыном и отцом намечался, ничего не предвещало скандала.

– Сынок… А почему тебе повестка в военкомат не пришла? Ты ж вроде проходил призывную комиссию?

– Не знаю, пап… На днях придет, наверное.

– Ты скажи, мы проводы соберем, все честь по чести. В армии послужить надо, мужик ты или кто?

– Надо так надо, пап, кто спорит.

– Молоток, сын… Правильно рассуждаешь.

И, обернувшись к маме, проговорил чуть заискивающе:

– Ты бы с продуктовыми запасами подсуетилась, Свет… Вдруг придется срочно проводы собирать? Надо ж будет людей звать, у Тараса друзей много.

– Не будет никаких проводов, успокойся! – ответила мама, подняв на отца сердитые глаза.

– То есть… Не понял… Как это – не будет?

– А так. Не пойдет мой сын в армию. Слава богу, у него мать есть. И мать в отличие от отца подсуетилась, нашла знакомых в медкомиссии, сделала сыну белый билет.

Пока отец с удивлением переваривал услышанное, Тарас спросил тихо:

– Мам… Что, правда?

– Правда, сынок.

– Но… Зачем? Я разве просил?

– А меня просить не надо. Я лучше знаю, как надо, я мать. А ты мой сын.

– Но я же…

– Все, отстань! Слышать ничего не хочу! Дело сделано, назад уже ничего не повернешь.

– Ты… Ты зачем это сделала, а? – свистящим шепотом спросил отец, медленно багровея лицом. – Ты по какому праву вмешиваешься в его жизнь?

– По праву матери, Сева.

– А ты у сына спросила, желает ли он твоего права? Что оно такое есть, твое право? Откуда оно взялось? А мою жизнь ты тоже перевернула по своему праву? Теперь за сына взялась, да? Эх ты… Нет, не могу я так больше… Как же я тебя…