Умягчение злых сердец

– Замолчи, Сева! Замолчи, слышишь? Не смей при сыне!

Отец, шумно втянув в себя воздух, шваркнул кулаком по столу, поднялся, вышел из дома. Было слышно, как жалобно скрипнула, открываясь, калитка.

– Не обращай внимания, сынок. Часа два побегает, успокоится, вернется. Ничего, ничего… Чаю хочешь? Я к чаю вишневый пирог испекла.

Тарас хотел было спросить, что значило это отцовское «не могу я так больше» и недоговоренное «как же я тебя…», но не решился. А может, просто испугался. А вдруг это недоговоренное – «ненавижу»? И как потом с этим жить? Как родителям в глаза глядеть? Будто он виноват в этом недоговоренном.

Так и не спросил. И правильно сделал, наверное. Отец вернулся уже ночью, и утро потом было такое, как всегда. Вкусный мамин завтрак, запах цветов из окна, отцовская привычная молчаливость. Семейное домашнее утро. Ничего и не изменилось.

Ладно, хватит стоять у окна и ковыряться в памяти, надо идти, мама ждет с ужином. Уже и запахи донеслись в комнату аппетитно мучительные – жаренной с чесноком курицы. Только сейчас он понял, как проголодался.

Мама с отцом уютно сидели за накрытым столом, одинаково подняли головы от тарелок, когда он вошел. Тарас уселся на свое место, вожделенно потер ладони.

– Я тебе ножку положила, сынок… С корочкой зажарила, как ты любишь. Картошка еще, салатик…

– Ага, спасибо. Я голодный как зверь.

– Ешь, сынок, ешь. А о чем ты поговорить хотел? Или спросить, я не помню?

– Да, я хотел спросить у тебя, мам… И у тебя тоже, папа. Может, вы знали такую женщину – Настю Ковалеву? Она вашего возраста должна быть. Правда, она умерла десять лет назад, но, может, вы ее знали?

Отец с матерью перестали жевать, застыли с одинаково неловким выражением на лицах. Первой опомнилась мама, сглотнула с трудом, поперхнулась и долго натужно кашляла, прикрыв рот ладонью. Отец какое-то время глядел на нее с досадой, потом встал из-за стола, дрожащей рукой распахнул дверцу кухонного шкафчика, проговорил хрипло:

– Где-то у меня сигареты были… Ты не помнишь где, Свет?

– Да нет у тебя… Никаких сигарет… – сквозь кашель проговорила мама, раздраженно махнув рукой. – Садись за стол, нечего прыгать! Сигареты ему понадобились! Ты же бросил давно!

Наконец мама справилась с удушьем, спросила тихо, глядя в свою тарелку:

– Сынок, а откуда ты?.. Почему ты этой женщиной вдруг интересуешься? Странно как-то…

– Да ничего странного, мам… Просто я сегодня с одной девчонкой познакомился, она на Речной улице дом разыскивала, где ее бабушка жила. Я помочь хотел… Эта девчонка – дочь Насти Ковалевой и есть. Вот я и подумал… Может, вы ее знали?.. Может, в школе вместе учились?..

– А зачем ей бабушкин дом искать? Там сейчас другие люди живут, – тихо пробормотал отец, а мама глянула на него быстро и сердито.

– Значит, ты знал эту Настю Ковалеву, да? – ухватился за отцовские слова Тарас. – И знаешь, в каком доме ее бабушка жила?

– Погоди… Погоди, Сева! – протянула мама ладонь, чтобы удержать отцовский ответ. И, обернувшись к нему, спросила осторожно: – Зачем тебе все это, сынок? Зачем, скажи?

– Да просто так, мам. Захотел помочь девчонке найти дом, в котором она раньше жила. Что в этом такого? Я вообще не понимаю, почему вы вдруг испугались?

– Да мы не испугались, сынок. Было бы от чего пугаться. Лучше скажи… Ты снова, что ли, собираешься с этой девочкой встретиться? Ну, чтобы ей дом показать?

– Ага, собираюсь. Тем более я обещал все узнать. И все-таки – чего вы так переполошились-то? Ну, встречусь, допустим… Покажу…

И чего?

– Нет, сынок! Ты не сделаешь этого! Нельзя, слышишь?

– Да почему?!

– Потому! Не смей больше общаться с этой девчонкой! Никогда! Забудь про нее!

– Мам… Ты что говоришь? Ты сама себя слышишь сейчас? Когда это ты мне указывала, с кем надо общаться, а с кем нет? Что-то я не понимаю.

– Да, сынок, извини… Ты прав, конечно, извини меня ради бога. Но только… Первый и последний раз… Я больше никогда тебя ни о чем подобном не попрошу! Пожалуйста, забудь про эту девчонку! Выбрось ее из головы! Пожалуйста! Хочешь, я на колени перед тобой встану?

– Свет, прекрати истерику… – тихо, но решительно проговорил отец.

– А ты молчи! Молчи, слышишь? Это из-за тебя все! – набросилась на него мама, нервно сжимая ладони. – Ты мне одно горе приносишь, бедоносец несчастный! Молчи, молчи лучше!

– Да сама молчи!

– А я только и делаю, что молчу! Всю жизнь молчу да терплю, как собака побитая! И опять… Опять привет от этой твоей… Да когда, когда это уже кончится, а?

– Не смей говорить о ней в таком тоне! Человека в живых нет! – сказал отец.

– Вот и ладно, что нет!

– Замолчи… Замолчи, слышишь? Иначе…

– Ну что, что иначе? Что ты можешь мне сделать, ну? – спросила мама.

Тарас вдруг услышал, как скрипнули у отца зубы. И мама глядела на отца яростно и победно, и было в этой ярости что-то страшное. Такое непонятное и страшное, что он сам удивился, услышав свой по-детски испуганный голос:

– Мам, пап… Вы чего?!

Они вдруг обернулись к нему, будто сейчас только обнаружили присутствие сына за столом. И пауза повисла напряженная, мучительная для всех.