Умид. Сын литейщика

Вспомнилась поговорка: «О лошади судят по зубам, о джигите — по рукам». Ее часто повторял отец. А еще он любил говорить: «Покровителем дегрезов прежде был Давуд, теперь — завод». Вообще старики мудрые люди. Если сказали что-то, с ними не поспоришь…

Перед глазами возник рассерженный Нишан-ака, который часто говорил: «Навьюченный осел достоин уважения, но проклятье породистым скакунам, лодырничающим в такое время!» В последнее время он часто заводил разговор о «породистом скакуне», подразумевая своего махаллинца Аббасхана Худжаханова, разъезжающего в черном сверкающем автомобиле и всех поучающего. Высокие тесовые ворота его двора всегда были на затворе. Открывались, лишь когда въезжал и выезжал его собственный автомобиль. Этот человек только между прочим, как говорится, «лишь кончиком языка», мог сказать приятелям: «Ну, просим вас к себе, приходите…» Никто не помнит случая, чтобы он когда-нибудь пригласил к себе друзей. Сам, правда, принимал приглашения охотно. Почему люди такие разные? Живут в одной махалле, дышат одним воздухом, пьют одну воду, а все разные. Одни пекутся только о себе, о своем благополучии, другие думают о народе.

Арслан вспомнил многих известных людей, вышедших из махалли дегрезов, — поэтов, ученых, видных руководящих работников… Да взять хотя бы Хумаюна-ака. Он оставил свой обжитой дом, по зову Родины уехал в знойный Шахрисябз. Нет ничего более святого для этого человека, чем служение делу партии и народу… Точно наяву увидел Арслан перед собой Хумаюна Саидбекова, его задумчивые глаза, обаятельную улыбку на усталом лице. Он словно говорил: «Так держать, дорогой Арслан, никто, никакой враг нас не одолеет, если мы все силы приложим».

Ранним утром Арслан спешил на завод. На остановке трамвая увидел Нишана-ака. Поздоровались, перебросились двумя-тремя словами. Нишан-ака был хмур. Подошел трамвай. Арслан шагнул было к задним дверям, но Нишан-ака остановил его:

— Подождем следующего. Этот переполнен.

Арслан почувствовал, что дело совсем не в том, что вагон переполнен, — приходилось им ездить и не в такой тесноте. Видно, хочет что-то сказать ему Нишан-ака! Он заметно нервничал: кончики его усов то и дело вздрагивали, а он усердно поглаживал их, чтобы скрыть волнение. Похоже, что Нишан-ака специально стоял тут, поджидая Арслана. Да, скорее всего, так и есть.

— В тот день ты обиделся на меня, не так ли?

— За что? — спросил Арслан, сделав вид, что ничего не помнит.

— Я вмешался в твое «личное дело»…

Подошел следующий трамвай.

— Мы можем опоздать, — сказал Арслан, взглянув на ручные часы.

Они поднялись в вагон, остановились на задней площадке. Арслан молча ждал. Волнение Нишана-ака передалось и ему. Старик вынул из кармана пузырек с насваем, бросил под язык щепотку.

— Обиделся, значит?

— Что тут обижаться?

— Правильно, ничего обидного я тебе тогда не сказал. А сегодня мне во как хочется вас обидеть, уважаемый укаджан! — повысил голос Нишан-ака, неожиданно переходя на «вы», что он всегда делал, если хотел подчеркнуть свое нерасположение.

— За что же, ака?

— А вы не догадываетесь?

Арслан пожал плечами и отвернулся к окну, смутно догадываясь, за что именно мог разгневаться Нишан-ака.

— На угощениях у всяких там кари-мари бываете? Бываете!

— Разве грех бывать на угощениях?

— Не грех! Но смотря у кого! Если ты ходишь к порядочным людям, никто небе ничего не скажет.

— Люди как люди…

— Смотрите, чтобы эти люди не подвели вас под монастырь! Мусават Кари всюду болтает: «Герман скоро придет сюда, готовьтесь к этому. Создано туркестанское правительство, во главе которого наши люди — Валихан и Мустафахан из махалли Пичокчилик!» Вы знаете об этом, уважаемый укаджан?

— Кто это вам сказал?

— Люди! Люди сказали… Неужели Кари вам не говорил об этом? — Нишан-ака в упор посмотрел на Арслана.

— Что вы этим хотите сказать, Нишан-ака?

— А то, что вы, веселясь на пирах негодников, мечтающих встретить врагов с белым знаменем, работать на нашем заводе не можете. Мы сейчас не плуги делаем, а оружие… И не допустим, чтобы вы одной ногой были у них, другой — у нас!

— Вы много на себя берете, Нишан-ака! — вспылил Арслан, залившись краской от негодования.

— Вот как?! — Нишан-ака, казалось, готов был испепелить Арслана своим суровым взглядом. Он резко повернулся и прошел вперед, оставив Арслана одного.

Арслан, смущенный и растерянный, топтался, не зная, последовать за ним или остаться на месте. Люди, слышавшие их перебранку, но ничего не понявшие, поглядывали на него недоброжелательно. А он испытывал угрызения совести вдвойне — оттого, что обидел человека, которого почитал как отца, и оттого, что ничем не мог обелить себя перед ним… Не рассказывать же о причинах посещения им званых обедов!

…В махаллю пришло «черное письмо». В дом пожилой вдовы Мастуры постучалось горе. Женщина, не веря тому, что случилось, со стенаниями побежала в военкомат. Там, прочитав «черное письмо», ей сказали: «Ваш сын погиб смертью храбрых в боях за Родину».