Умид. Сын литейщика

Бедная Мастура, рыдая, шла по улице и кричала: «Вай, Абдувалиджан мой, ушедший из мира, ничего не увидев! Вай, проклятые пачисты, зачем они убили тебя? Лучше бы меня убили-и-и!..»

Был объявлен траур, народ повалил в узенькую улочку, заполнил двор занемогшей от горя Мастуры…

Еще не смолкли в этом доме стенания, «черное письмо» получила Маликахон. Старший ее сын Рустам погиб, Снова плач и крики — в другом конце махалли.

Прошло три дня — извещение о гибели сына получила тетушка Салима, мать Кудратджана. Она в гневе бросила «черное письмо» в топку самовара. «Ложь! Мой сын жив! Я не верю бумаге! Я ненавижу ее! Мой Кудратджан, даст бог, вернется домой!..»

Пришли извещения о гибели Нигматджана, ушедшего на фронт через три месяца после свадьбы, и Шопулата, острослова и весельчака.

Говорили, что в соседних махаллях положение точно такое же. «Фронт далеко, а бомбы проклятых пачистов падают на нашу махаллю», — сетовали женщины, вздыхая и утирая слезы.

Иногда женщины, освободившись от домашних хлопот, выходили на улицу, посидеть у калиток. Чаще всего они собирались у калитки Мастурахон. Тут обсуждались новости. Говорилось о положении на фронте, о ценах, о людях, недостойных называться людьми…

В один из выходных дней Арслан возвращался с гапа. Это, конечно, был не такой пышный гап, какие закатывались до войны, но все же у Мусавата Кари собралось несколько человек. Поели, выпили, послушали патефон и рассуждения хозяина…

Арслан был в выходном пальто, шапке, он на ходу просматривал только что купленную в киоске газету. Падал пушистый редкий снег. Смеркалось. Арслан заметил неподвижно, как изваяние, сидевшую на скамеечке тетушку Мастурахон, убеленную снегом.

— Хе-о-ой, веселый парень! — крикнула женщина, устремив на него безжизненные глаза. — Наши дети проливают кровь, чтобы раздавить пачиста, а ты на гулянках развлекаешься? До каких пор будешь увиливать от фронта?

Арслан остановился, не зная, что ответить. Нервно мял он в руках газету. Женщина медленно приближалась.

— Глядите-ка, от него еще и водкой разит!

— Да не пил я, Мастура-хола!

— Ах, не пил? — Мастурахон вцепилась обеими руками в ворот Арслана, — Вот я тебя сейчас сама отведу в военкомат! Пусть мне ответят, почему мой сын погиб, а ты тут околачиваешься без дела!..

Арслан тщетно пытался освободиться.

На крик прибежали тетушка Салиматхон и Малика-апа. Поняв, в чем дело, они тут же поддержали Мастурахон.

— Отец твой горой стоял за советскую власть! Мать тоже души в ней не чает! А как до дела дошло, выгородила своего сынка! Что ты тут делаешь, если тебе по-настоящему дорога советская власть? А кончится война — такие, как ты, снова окажутся в седле! — старались перекричать одна другую Салиматхон и Малика-апа.

— Нет на тебя погибели! — хрипела Мастурахон, брызгая в лицо Арслану слюной, и изо всех сил рванула его за ворот.

Кто-то схватил его за волосы, кто-то ударил в лицо. Шапка упала в снег, от пальто оторвались пуговицы.

— Вот тебе, щеголь проклятый! Вот тебе!..

— Знаем мы тебя — два месяца на чердаке прятался под железной крышей!

— Кизил Махсум, прохвост, его всеми документами обеспечил!

— Проклятье тебе, бесчестный!

— Быть тебе закопанным в сырой земле!..

Арслан эти упреки сносил молчаливо. Его лицо было исцарапано. Он не сопротивлялся, только заслонялся руками от ударов.

Когда женщины устали махать руками, осыпая Арслана проклятьями, они направились к своим калиткам и исчезли.

Арслан подобрал шапку, приложил к исцарапанному лицу снег. Под ногами валялась втоптанная в грязь газета. Он медленно побрел домой.

— Вай, боже, что с тобой?! — вскрикнула в испуге тетушка Мадина, отперев сыну калитку.

— Упал.

— Лицо у тебя в крови!

— Упал, потому и в крови. В сандале у нас есть теплая вода?

— Сейчас вынесу.

Арслан умылся. Зашел в свою комнату и плотно затворил дверь. Разделся и лег. Завтра чуть свет надо идти на завод. Однако долго не мог уснуть…

Мадина-хола тихонько зашла в комнату, собрала одежду сына. На айване она долго счищала с пальто грязь, затем сидела при керосиновой лампе и, склонившись, пришивала пуговицы. Выстирав носки, повесила их под сандалом, чтобы поскорее высохли. А в душе ее росла тревога. Чувствовала, что сын что-то скрывает…

Биби Халвайтар днем занесла ключ и платок, оброненные вчера Арсланом, и подробно рассказала Мадине-хола о том, что вчера произошло с ее сыном. Она видела все в щель своей калитки. Вскипевшая Мадина-хола хотела было тут же бежать к этой щуплой и невзрачной Мастуре и поломать свою скалку о ее голову, но в следующее мгновение, немного поостыв, остановилась. Надо сначала обо всем узнать у Арслана.

Вечером, едва Арслан ступил на порог, она сказала:

— А ну-ка, пойдем, поговорю я с этими недалекими женщинами, подобными цепным собакам! Сватья мне все рассказала!

— Не надо, мама.

— Почему это не надо?

— Если им полегчало от этого, пусть…

— Как так? Они могут нападать на каждого, кто пройдет мимо?!

— У них сыновья погибли на фронте. Обида у них на сердце…

— Ты, что ли, убил их сыновей?!

— Они хотят, чтобы такие, как я, были там же и мстили за их сыновей.