Умирающие и воскресающие боги

Также Мелькарт побеждал различных царей – в том числе увел коров у побежденного в Испании великана Гериона: вновь точная копия одного из подвигов Геракла. Памятником похода героя на далекий Запад стали так называемые столпы Мелькарта у Гибралтара – естественно, натурализовавшиеся в греко-римском мире как Геркулесовы столпы. О смерти Мелькарта сказания различны (чаще всего говорят о его гибели в Испании – притом даже показывали его могилу в посвященном ему храме в Гадесе-Кадиксе, или о том, что его убил морской бог Йамм), но есть среди них и «прогреческая» версия, что он сам в старости бросился в огонь – как и Геракл, отравленный по неведению своей женой Деянирой. Как уже убедился читатель, для уважающего себя бога смерть – вовсе не проблема. Так и здесь: некий бог-врачеватель Цид дал мертвому Мелькарту понюхать перепелов, и тот воскрес, по нашему календарю – на границе февраля и марта, т. е. как обычно, с пробуждением природы, на ближневосточный Новый год. На основании вышеизложенного некоторые ученые высказывают предположение о полностью «финикийских корнях» древнегреческого героя, но это не представляется справедливым: культ Геракла в Тиринфе и Микенах, Аргосе и Фивах был очень древним, а начало формирования «канона» двенадцати подвигов зафиксировано уже в VIII в. до н. э. (естественно, на основании еще более ранней устной традиции; завершилось к V в. до н. э.), хотя, несомненно, с течением веков при активном взаимодействии греческой и финикийско-пунической культур подвиги одного героя вполне могли войти в «актив» другого.

Не менее удивительно, что мифология Китая знает практического такого же героя божественного происхождения с каноном похожих подвигов, женолюбца, пытавшегося получить бессмертие, но погубленного женой. Испытав смерть, он стал благим божеством. Это стрелок И. Но, чтобы не повторять в очередной раз список чудищ, мы поговорим о нем в главе 9.

Лукиан Самосатский предлагает нам еще один аналог Геракла, причем кельтский; этот бог весьма причудлив! «Геракла кельты называют на своем местном языке Огмием, причем изображают этого бога в очень странном виде: он у них оказывается глубоким стариком, с плешью на темени, с совершенно седыми остатками волос на затылке, с кожей, сморщенной и загорелой до черноты, как у старых мореходов. Скорее можно было бы предположить, что перед нами – один из подземных обитателей Тартара, какой-нибудь Харон или Иапет, словом – кто угодно, только не Геракл. Но и в таком образе Огмий сохраняет все же снаряжение Геракла: львиная шкура накинута, палицу держит в правой руке, колчан подвешен, и натянутый лук выставляет вперед левой рукой, – словом, что касается снаряжения, это настоящий Геракл.

Я думаю, признаться, что кельты в насмешку над эллинскими богами придают Гераклу столь противный обычаю вид и подобным изображением бога мстят ему за то, что он однажды совершил нападение на землю их и угнал добычу, когда в поисках стад Гериона он пробежал большую часть западных стран.

Впрочем, самое непонятное в этом изображении еще впереди. Дело в том, что этот Геракл, хотя и старик, влечет за собой целую толпу людей, причем все привязаны за уши. А привязью служат тонкие цепочки, из золота и электрона сработанные и подобные прекраснейшим ожерельям. И вот люди, увлекаемые столь слабой цепью, даже не помышляют о бегстве, хотя они могли бы легко убежать, и вообще не сопротивляются и ногами не упираются, не откидываются всем телом назад, борясь с увлекающей цепью, напротив, со светлыми и радостными лицами они следуют за уводящим их богом и, славословя его в один голос, сами спешат и, желая забежать вперед, ослабляют узы, и, кажется, опечалены будут, если получат свободу. Не премину я рассказать и о том, что показалось мне в этом изображении всего неуместней: не зная, куда прикрепить концы цепочек, – так как правая рука Геракла уже занята палицей, а левая – луком, – художник просверлил кончик языка, заставив бога языком увлекать пленников, и он ведет их таким образом, повернув к ним лицо и улыбаясь им.

Я долго стоял, глядя на это изваяние, дивясь, недоумевая и возмущаясь. Тогда один кельт, стоявший рядом со мной, не чуждый, как обнаружилось, эллинской образованности, – один из местных философов, я полагаю, – обратился ко мне на безукоризненном греческом языке и сказал: “Я разрешу тебе загадку этого изображения, чужестранец. Я вижу по тебе, что ты совершенно сбит с толку. Мы, кельты, в отличие от вас, эллинов, не думаем, что Слово – это Гермес, но Гераклу его уподобляем, так как последний гораздо сильнее Гермеса. Не дивись и тому, что бог изображен стариком: ведь одно только Слово имеет склонность в старости как раз являть совершенный расцвет, – если, конечно, не лгут ваши поэты, говоря, что

…в сердце у юноши ветер гуляет,
старик же
Всегда найдет слова мудрее, чем юнец.

Так точно и у вашего Нестора течет мед из уст, и троянские старцы рассыпают лилейные цветы красноречия: насколько я помню, поэт называет лилиями цветы.