Умирающие и воскресающие боги

Геракл. За твои насмешки тебе совсем не следовало бы отвечать; но я все-таки и это скажу тебе. Что было в Геракле от Амфитриона, то и умерло, и это именно – я, а что было от Зевса, то живет на небе с богами.

Диоген. Теперь я все отлично понимаю: Алкмена, говоришь ты, родила одновременно двух Гераклов – одного от Амфитриона, другого от Зевса, и вы были близнецами от разных отцов, только никто не знал об этом.

Геракл. Да нет же, ничего ты не понимаешь: мы оба – один и тот же.

Диоген. Не так легко понять, что два Геракла были соединены в одно, разве только представить себе тебя чем-то вроде кентавра, человеком и богом, сросшимися вместе.

Геракл. Да разве ты не знаешь, что все люди таким же образом составлены из двух частей – души и тела? Отчего же невозможно, чтобы душа, происходящая от Зевса, пребывала на небе, а я, смертная часть, находился в царстве мертвых?

Диоген. Но, почтенный сын Амфитриона, все это было бы прекрасно, если бы ты был телом, а ты ведь бестелесный призрак. Таким образом выходит уже тройной Геракл.

Геракл. Отчего же тройной?

Диоген. А вот рассуди сам: настоящий Геракл живет на небе, ты, его призрак, – у нас, а тело его уже обратилось в прах на Эте, – всего, значит, три. Тебе надо теперь придумать третьего отца для тела.

Геракл. Ты дерзок и настоящий софист. Кто ты такой?

Диоген. Диогена Синопского призрак, а сам он, клянусь Зевсом, не “с богами на светлом Олимпе”, но живет вместе с лучшими среди мертвых и смеется над Гомером и таким вот прохладным разговором» («Разговоры в царстве мертвых», 16: Диоген и Геракл).

Такая двойственность наблюдалась не с одним Гераклом: например, фессалийцы вышли из положения, один день принося Ахиллу жертвы как герою, а один – как богу.

Но вместе с религиозным осуществлялось и философское осмысление истории Геракла. Ему, как образцу автаркии (независимого существования и самоограничения), подражали киники, словом и делом воюя с пороками, богатством, тщеславием – и даже внешне, облачаясь в шкуру и вооружаясь палицей; его готовность служить людям, безропотность в испытаниях и нестяжание сделали его идеалом стоиков. Весьма популярным стал сюжет, представлявший Геракла на моральном распутье, когда в начале своего трудового пути он сознательно выбирает скромную жизнь в тяжких свершениях беззаботной праздности. Она была не очень популярна в древнее время, хотя ее передает еще Ксенофонт (430–354 гг. до н. э.) в своих «Воспоминаниях о Сократе», однако стала очень высоко цениться на закате Античности (в частности, ее «примерил» на себя Лукиан в автобиографическом очерке «Сновидение, или Жизнь Лукиана», сатирически повествуя о том, как за него боролись Образованность и Скульптурное ремесло: «Две женщины, взяв меня за руки, стали порывисто и сильно тянуть, каждая к себе; они едва не разорвали меня на части, соперничая друг с другом в любви ко мне. То одна осиливала другую и почти захватывала меня, то другая была близка к тому, чтобы завладеть мной. Они громко препирались друг с другом…» – см. 6 и далее). Сократ же у Ксенофонта говорит:

«Ученый Продик в своем сочинении о Геракле, которое он читает перед многочисленной публикой, высказывает такое же мнение о добродетели; он выражается так, насколько я припомню. Геракл, говорит он, в пору перехода из детского возраста в юношеский, когда молодые люди уже становятся самостоятельными и видно бывает, по какому пути пойдут они в жизни, – по пути ли добродетели или порока, – Геракл ушел в пустынное место и сидел в раздумье, по которому пути ему идти. Ему представилось, что к нему подходят две женщины высокого роста – одна миловидная, с чертами врожденного благородства; украшением ей была чистота тела, стыдливость в очах, скромность наружности, белая одежда; другая была упитанная, тучная и мягкотелая; благодаря косметике лицо ее казалось на вид белее и румянее, чем оно было в действительности; фигура казалась прямее, чем была от природы; глаза широко раскрыты; одежда такая, что сквозь нее может просвечивать красота молодости; она часто оглядывала себя, наблюдала также, не смотрит ли кто другой на нее, часто обертывалась даже на свою собственную тень.

Когда они были уже близко от Геракла, то первая продолжала идти прежним шагом, а вторая, желая опередить ее, подбежала к Гераклу и сказала: