Умирающие и воскресающие боги

При этом церковь немедленно из гонимой превратилась в гонительницу, так что африканский еретик IV в. Донат Великий задал знаменитый риторический вопрос: «Quid est imperatori ad ecclesiam?», т. е. какое дело императору до церкви? Вся церковная история позволяет вновь задать его – правда, как водится, в пустоту. Кому интересно, может обратиться к трудам итальянских гуманистов, П. Хельчицкого и Л.Н. Толстого, где все сказано предельно точно и ясно, а незашоренному взгляду все это очевидно и ныне. Пресловутая Юстинианова «Симфония» церкви и государства, выставляемая им как дуэт, на деле лишь появление на сцене двоих, из которых один поет, зажав другому рот и оставив только сомнительную честь периодически подлизывать поющему. Достаточно вспомнить византийских патриархов – вполне верноподданного Анастасия, которого Константин V велел выпороть, провезти голым на осле, после чего он продолжил служить; или когда император, готовя одного сына к власти, оскоплял другого и направлял «по духовной линии», чтобы к моменту воцарения у его сына был «готовый» и верный патриарх. Тому же примером – «ручные» митрополиты Ивана Грозного после Филиппа Колычева, допетровские патриархи, исключая тушинского ставленника Филарета Романова и Никона, верноподданнейшие деятели «Ведомства Православного исповедания» (это не ирония, это подлинное наименование!) синодальной эпохи и нынешняя ситуация. А вспомнить константинопольского патриарха, который после захвата турками Константинополя стал всего лишь османским чиновником в ранге трехбунчужного паши, отвечая за суд, покорность и своевременный сбор «шерсти» со своей паствы?! С другой стороны, перед нами вереница убитых и сосланных высоких чинов церкви, осмелившихся воспротивиться государевой воле (патриарх Константин II, казненный за отстаивание иконопочитания; Фома Бекет, архиепископ Кентерберийский; митрополит Филипп Колычев). Выходит, что бы власть ни придумала, ей все дозволится, церковь и слова не скажет, а то и лишнего фимиаму подпустит. Захотел царь-батюшка Павел Петрович стать гроссмейстером католического Ордена иоаннитов (напомним, что с точки зрения православия католики – раскольники) – пожалуйста. Елизавету Федоровну прославили преподобномученицей, хотя она ни пострига не принимала, ни каких бы то ни было обетов (от послушницы до схимницы), а просто блажила, обрядившись в монашку [ «приблатненная», одним словом; какая тут скорбь по мужу – «голубому князиньке» (ох, неспроста его ныне столь усердно почитают в некоторых мужских монастырях!], коль при его жизни за своей сексуальной ему ненадобностью она жила с Джунковским) – кому какое дело?

П. Хельчицкий (XV в.) именует папу и императора двумя большими китами, которые прорвали сеть св. Петра и тем самым выпустили всю прежде изловленную рыбу: «Уловленные апостолами долго удерживались в целой, неповрежденной сети, но когда после них с течением времени люди, чувствуя себя безопасными, заснули, явился враг и насеял плевел между пшеницею, и плевелы так размножились, что пересилили пшеницу и ослабили ее. Крепким сном объяты были христиане в то время, когда император наделил первосвященника имуществом и властью; бесчувственные от тяжкого сна, они дерзнули отвергнуть нищету, в которой пребывали во имя Христово, и променять ее на владычество и честь императорскую и даже выше императорской. Сначала укрывались они в ямах, пещерах и лесах, а потом, глядь, сам император возит священника по Риму, посадив его на белую кобылу. Этим была нарушена чистота и невинность апостольского звания. Поэтому сеть Петрова сильно разодралась, когда вошли в нее эти два великих кита, т. е. первосвященник с королевским владычеством и честью, превышающею императорскую, и император, ввалившийся под кожу веры с языческою властью и должностями. Когда оба эти кита повернулись в сети, она так разодралась, что теперь немного уже остается от нее в целости. От этих двух китов народились множество неправдивых сословий, которые, в свою очередь, дерут сеть веры: во-первых, монахи различного покроя и цвета, потом ученые люди, школьные, университетские, затем настоятели приходов; потом из неученых: разные дворянские роды, украшенные гербами, потом сословия горожан. Каждое из этих собраний и сословий стремится господствовать, приобретая себе земли или хитростью, или насилием, или куплею, или по наследству. Одни из них паны духовные, другие – светские.

Церковь Римская разделилась на три части: светские паны, короли и князья дерутся и защищают церковь, духовенство – молится, а третью часть составляет рабочий люд, который должен обеспечивать телесные потребности первых двух частей. Какое неравенство происходит от такого разделения! Двум сторонам хорошо; они праздны, много жрут, им нипочем тратить деньги или лежать на третьей стороне, подобравши ее под себя, а эта третья сторона в страданиях несет на себе роскошь тех двух обжор. Такое разделение противно Христову учению, по которому весь свет должен составлять едино множество, едино сердце и един дух.