Умирающие и воскресающие боги

Пока церковь пребывала в процессе рождения, а затем – гонений со стороны языческих императоров, ей было особо не до догматики. Первые два века ушли у нее на изживание внутри себя демократических начал; проникновение в церковь имущих заставило пересмотреть Христову доктрину о том, что легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царство Небесное. Экстатические пророки (а о них неоднократно упоминает Новый Завет как о полноправных и деятельных членах христианских общин!) «вымерли, как класс», анархические начала были начисто вытравлены, и вместо «вечерей любви» потихоньку выкристаллизовывается богослужение, центральной фигурой которого становится уже не всякий желающий, а особое лицо – священник, из разряда которых потом выдвигаются епископы (дословно: «надзиратели»). Они тут же обеспечивают себе власть и полномочия от Бога и выдвигают тезис об апостольской преемственности, смысл коей – в следующем: апостолы, основывая различные церкви, поставляли епископов; те имели духовную власть рукополагать священников и других епископов; так возникли «генеалогии» мифических первоепископов, связывавших епископов нынешних с апостолами и, следовательно, Христом, который этих апостолов избрал. При этом очень ревностно стало изыскиваться, правомочен ли такой-то и такой-то епископ, соблюдается ли апостольская преемственность? Не еретиком ли он поставлен, не раскольником ли? Если так, значит, таинство недействительно, и рукоположенные им самим – вовсе не священники! То есть читатель видит, какая возникает благодатная почва для раздоров, интриг и борьбы за вожделенные места, за все то же «седалище Моисеево». Да, как только епископ стал ведать общинной казной, ловко использовав «языческое» представление о «божественной собственности», место стало доходным. Своеобразная система «патроната» позволяла богачам ставить в епископы «своих» людей, обслуживающих их интересы (как и сейчас), превращая, разумеется, какие бы то ни было «выборы паствой» в простую проформу – церковь все более становилась не общиной равных, а учреждением при епископе, надзиравшим за финансами, порядком, проповеднической деятельностью, судебными вопросами и т. д. Прежние «демократические выборы» епископа общиной остались в прошлом, одобрение народом осталось лишь постыдным фарсом (так и доныне: формально на церковных соборах должны присутствовать и миряне, чтобы соборное решение имело силу, но разве что от них зависит?..). Так что еще на рубеже I–II вв. священномученик Игнатий Богоносец, епископ Антиохийский, изрек, что нет церкви без епископата, и на этих самых дрожжах взошел известный афоризм св. Киприана Карфагенского (1-я пол. III в.): «Кому церковь не мать, тому Бог не отец», взятый буквально на щит современной церковью. Получается, это они как бы решают за Бога, кто ему дитя, а кто – нет!

Но это все с одной стороны; нельзя не отметить, что излюбленная концепция советского времени о борьбе епископов за обладание властью, влиянием и церковными деньгами имеет один изъян: как правило, при очередных гонениях в первую очередь страдал епископ. То есть приходится допустить два варианта: либо эти люди были действительно настолько обуреваемы алчностью и властолюбием, что готовы были, возвысясь этаким дубом на равнине, непременно навлечь на себя удар государственной молнии, лишь бы стать «халифами на час», либо – и с этим мы, пожалуй, и согласимся – были все же и достойные пастыри, готовые не только стричь своих овец, но и к самопожертвованию за них и за веру (ну это все, опять же, слишком упрощенно – бывало, паства сама прятала пастыря, а бывало, его просто не могли поймать – или даже не хотели, как в случае с Киприаном Карфагенским, об этом – позже). Кроме того, именно в создании жесткой епископской централизации христианских общин Э. Ренан видит залог и причину их выживания в языческое время. «Павловы» церкви, то есть из язычников, гораздо быстрее откликнулись на этот процесс, нежели аморфные иудео-христианские общины, сохранявшие относительную синагогальную демократию, – поэтому они и увяли, в итоге, если не «перестроились» вовремя. К середине II в. раздел общины свершился – по меткому выражению Ренана, «по одну сторону – пастыри; по другую – стадо». Но он считает, что без епископата, взявшего на себя роль представителей и уполномоченных разрозненных и несходных общин, христианство бы исчезло лет через 300–400, как культ Митры: вышедшие из «революционной горячки» христианской демократии консервативные и аристократические учреждения оказались для церкви спасительными. Но о какой-то близости с учением Христа говорить, пожалуй, уже не приходилось.