Умирающие и воскресающие боги

Результатом этой борьбы была ненависть, которую могла утолить только смерть. Еще Иоанн Креститель вызывал против себя такую же вражду (Мф. 3: 7 и сл.; 17: 12–13). Но иерусалимские аристократы, относившиеся к нему с презрением, предоставили простым людям считать его пророком (Мф. 14: 5; 21: 26; Мк. 11: 32; Лк. 20: 6). На этот же раз война была не на живот, а на смерть. На свете появился новый дух, который уничтожил все предшествовавшее. Иоанн Креститель был еврей до мозга костей; Иисус едва заслуживал таковой эпитет. Он постоянно обращается к морали. Он вступает в диспут, лишь когда приводит аргументы против фарисеев, и противник принуждает его, как это всегда и бывает, говорить в одном тоне с ним (Мф. 12: 3–8; 23: 16 и сл.). Его насмешки, его лукавые вызовы поражали противников всегда в самое сердце. И он наносил им незаживающие раны! Не кто иной, как Иисус с божественным искусством выткал ту Нессову рубаху осмеяния, лохмотья которой еврей, сын фарисеев, таскает на себе с тех пор в течение восемнадцати веков. Письмена этого образцового по мастерству высшего осмеяния огненными чертами выжжены на теле лицемера и лженабожного. Несравненные письмена, достойные Сына Божия письмена! Только Бог в состоянии убивать таким способом. Сократ и Мольер едва лишь царапают кожу. А у этого огонь и бешенство прожигают до самых костей.

Но справедливость требовала, чтобы этот великий мастер иронии заплатил жизнью за свой триумф. Еще с самого начала его деятельности в Галилее фарисеи старались погубить его и употребляли против него то средство, которое должно было увенчаться успехом впоследствии в Иерусалиме. Они старались вовлечь в свой спор приверженцев нового политического строя, который в то время установился (Мк. 3: 6). Однако эти попытки окончились неудачно из-за той легкости, с какой Иисус мог от них ускользать в Галилее, и слабости правительства Антипы. Но он сам пошел навстречу опасности. Он отлично понимал, что влияние его неизбежно будет ограниченным, если он не выйдет за пределы Галилеи. Иудея влекла его к себе, словно чарами, он хотел попытаться сделать последнее усилие, чтобы покорить эту мятежную землю, и словно поклялся на деле оправдать пословицу, что пророк не должен умирать где-либо вне Иерусалима (Лк. 13: 38).

Объявление на кресте, гласившее, что распятый – царь иудейский, происходило от явно надуманного обвинения, о котором можно было б и не упоминать, если б не уникальный факт из жизни Иисуса, переданный евангелистом Иоанном: «(Люди) сказали: это истинно Тот Пророк, Которому должно прийти в мир. Иисус же, узнав, что хотят прийти, нечаянно взять Его и сделать царем, опять удалился на гору один» (Ин. 6: 14–15). Характерна и свара иудейских сановников с Понтием Пилатом по поводу надписи: «Пилат же написал и надпись, и поставил на кресте. Написано было: “Иисус Назорей, Царь Иудейский”. Эту надпись читали многие из Иудеев, потому что место, где был распят Иисус, было недалеко от города, и написано было по-еврейски, по-гречески, по-римски. Первосвященники же Иудейские сказали Пилату: не пиши: “Царь Иудейский”, но что Он говорил: “Я – Царь Иудейский”. Пилат отвечал: “Что я написал, то написал”» (Ин. 19: 19–22).

Хотелось бы в данном разрезе отметить одну остроумнейшую версию, которую я встретил довольно давно, но известностью она почему-то не пользуется. А жаль. Ее суть в том, что Пилат, чьи отношения с иудеями и особенно их верхушкой носили откровенно склочный характер (простонародье-то он просто убивал, хотя, с другой стороны, провел в Иерусалим водопровод), имея, разумеется, в своем распоряжении именно римскую стражу при гробе, просто-напросто сам устроил евреям «воскрешение» Иисуса, велев похитить тело из гробницы. Каково? Политические дивиденды налицо, этакий вечный еж в штаны попал, что и сравнить не с чем.