– Можешь спрашивать о чем угодно, Ной, но только не об этом.
Он склонил голову набок, прищурившись.
– Ладно, в любом случае я знаю ответ. Теперь ты можешь спросить.
– Спросить что? – нахмурилась я. Напоминание о том, что он знает о моей татуировке, и
– Задай вопрос, который привел тебя ко мне.
Вопрос, который привел меня к нему? Я снова нащупала в кармане штанов фотографию Аспена. Неужели мне хватило всего нескольких минут, чтобы в обществе Ноя забыть обо всем?
– Что ты думаешь об Аспене? – наконец спросила я, переступив с ноги на ногу.
Кто бы мог подумать, но лицо Ноя перекосилось.
– А что я должен о нем думать?
Я бесшумно подошла к столу.
– Ты не считаешь его опасным или подозрительным? Он не кажется тебе странным?
Несколько секунд полной тишины, пока Ной смотрел на меня отсутствующим взглядом, затем:
– Я что, магический шар? – спросил он и склонился над столом, погружая руки в тесто. Он мгновенно потерял ко мне интерес, будто своим вопросом я развеяла волшебство.
– Но ведь ты сам сказал, чтобы я спросила.
– Я же не знал, что это такой дурацкий вопрос.
Я растерялась лишь на секунду, но быстро взяла себя в руки.
– Почему ты не хочешь мне помочь?
– Да просто потому, что я не должен, – резко бросил он, глядя на меня. – Я сказал тебе, что ты не должна делать то, что делаешь. Эти убийства никак не относятся ни к тебе, ни к твоей матери. Ты должна забыть обо всем и сосредоточиться
– И что это должно означать? – спросила я дрогнувшим тоном, вспомнив, что и сама недавно думала про Ноя «придурковатый».
– Тебе решать. – Он сделался равнодушным, пожал плечами. Мышцы на его руках напряглись, когда он стал раскатывать корж. Я еще несколько секунд постояла, подождала, но Ной не отводил взгляд от теста.
Поняв, что ничего не добьюсь, я ушла.
Я повернулась на бок и накрылась одеялом. Почему Ной ведет себя так, словно у него раздвоение личности? Сначала он равнодушный, затем заботливый. Сперва серьезный, а секунду спустя – нет. И при этом его глаза меняют цвет со светло-голубого на темно-синий. Когда смеется, его глаза – айсберг под холодным солнцем, когда серьезен – принимают оттенок замерзшего зимнего озера в вечерних сумерках. Чистый, зимний океан. Манит, манит и иногда затягивает
И затем я говорю.
А он просто молчит.
– Кая, – шепотом позвала Джорджи. У меня сжалось сердце от его се слабого голоска. Я резко села и взглянула на сестру. Покрасневшие глаза, бледное лицо. Сидит рядом и сжимает в пальцах мой свитер, будто веревку, которая вытащит ее из страшного подземелья наверх, в лучший мир. – Кая, когда мы уйдем отсюда?
Я обняла ее. Крепко сжала в руках и шепнула в кудряшки:
– Скоро, Джорджи. Очень скоро мы отсюда уйдем. – Я поцеловала ее в лоб, улыбнувшись. Хотя на самом деле хотелось заплакать. – С тобой будет все хорошо, обещаю. – Ни за что не позволю чудовищу прикоснуться к сестре. Ему нужна я. Не она. – С тобой будет все хорошо, Джорджи.
Нас все ищут.
Папа знал, что должно случиться что-то плохое, он предупредил меня. Они нас найдут.
Они найдут нас!
Слезы вновь навернулись на глаза, и на несколько секунд я застыла, боясь пошевелиться.
– А что этому дяде нужно от нас? – прошептала Джорджи, оглядываясь.
В клетке было негде развернуться. Нечем дышать. Мы с Джорджи сидели прямо посередине, чтобы он не дотянулся до нас грязными руками. Я взглянула на сестру. Даже не плачет – смелая девочка. Не плачет, потому что рядом я, и я не позволяю ей даже
– Этот дядя плохой, да?
– Джорджи, прекрати задавать вопросы, – приказала я. – С тобой ничего не случится.