И Дарвин, и Торндайк исходили из древней идеи гедонизма, согласно которой главными движущими силами поведения являются получение удовольствия и избегание боли. В рамках закона эффекта доставляющие удовольствие или боль стимулы превратились в награды и наказания. Поскольку эти термины несут в себе субъективную эмоциональную составляющую, бихевиористы предложили использовать понятие «
Объяснение выработки инструментального условного рефлекса и роли дофамина в каждом из них
Дарвин понимал, что эмоциональная эволюция должна была проходить посредством воздействия естественного отбора на мозг. Теория триединого мозга Маклина и модель эволюции мозга Эдингера конкретизировали эту догадку. Маклин считал, что благодаря эволюции лимбической системы у млекопитающих появилась способность испытывать эмоции и формировать реакции, связанные с этими чувствами.
Незадолго до того, как Маклин представил свою теорию о лимбической системе, Джеймс Олдс и Питер Милнер выяснили, что у крыс могут вырабатываться произвольные реакции – такие, как нажатие на рычаг, – если, например, ударом тока стимулируют определенную зону мозга (чаще – участки лимбической системы (миндалевидное тело, гипоталамус)) или пути, проводящие к этим участкам такие вещества, как дофамин. Первоначально свои изыскания они описывали определением психологической основы бихевиористского принципа подкрепления, однако Олдс вскоре пошел другим путем. Когда интерес к бихевиоризму начал ослабевать, Олдс опубликовал статью «Центры удовольствий головного мозга», в которой подкрепители снова превратились в гедонистическую награду, основанную на удовольствии. Так удовольствие опять стало объяснением поведенческой гибкости. Впоследствии Рой Уайз предложил идею, согласно которой в основе удовольствия лежит дофамин, который связан как с собственно удовольствием, так и с его подкреплением (см. таблицу 44.1).
В своей чистой форме гедонистические состояния связаны с рецепторами органов чувств, которые распознают отдельные виды стимулов. Например, когда кожа распознает раздражение или повреждение, мы испытываем боль. Детекторы нашей кожи определяют стимулы, которые мы воспринимаем как доставляющие удовольствие, – такие, как легкие прикосновения к спине, рукам, шее или гениталиям, а рецепторы во рту и в носу распознают химические вещества, которые запомнены как приятные или неприятные вкусы и запахи.
Хотя удовольствие и боль часто относят к эмоциям, на самом деле у них иная природа, ведь специальных рецепторов для распознавания страха, гнева, грусти, радости и других эмоций у нас нет, и их значение определяется мозгом. Стимул предполагает эмоциональный опыт, но не определяет его.
Важно отметить, что осознанное чувство боли или удовольствия, которое испытывают люди при активации определенных рецепторов, является одним из многочисленных следствий сенсорных сигналов, которые поступают в мозг. Также они вызывают рефлексы и другие врожденные реакции, повышают активность головного мозга, мотивируют инструментальное поведение и подкрепляют научение. У каждого из этих последствий, включая осознанные ощущения, есть нервные обоснования, и мы не должны допускать, что возникновение одного из неосознанных последствий поведения означает появление осознанного чувства боли или удовольствия. Все, что мы можем измерить у животных, – это последствия поведения. Гораздо труднее измерить сознательные проявления; эту тему мы тщательно обсудим позднее.
На необходимость с осторожностью относиться к пониманию гедонистических состояний указывает такой опыт: если человека с хронической болью отвлечь шуткой, он перестанет испытывать боль, пока смеется. Ноцицепторы[58]
реагируют как раньше, но субъективно боль не воспринимается (отвлечением объясняется и польза гипноза для таких пациентов). Кроме того, об осторожности нам напоминают исследования, посвященные воздействию наркотиков, вызывающих зависимость; на сегодняшний день известно, что они вызывают компульсивное потребление, поскольку разрушают привычные контуры в мозге, а не из-за того удовольствия, что человек может испытать, когда пробует такие вещества.Идея о том, что именно благодаря гедонистическим чувствам появилась возможность гибкого инструментального научения, согласуется с нашими ежедневными переживаниями: когда мы получаем награду, нам хорошо; когда нас наказывают, нам плохо. Правда, остается открытым вопрос, можно ли с помощью этих чувств объяснить, почему поведение, позволяющее получить пищу или избежать боли, закрепляется в виде навыка и повторяется. Я считаю, тому есть другое объяснение, и оно не зависит от гедонистических чувств.