Умный, наглый, самоуверенный

— Прости, если так прозвучало. Я наблюдаю, что женщины демонизируют мужчин. А мужик — скотина простая, его усложнять не надо. Почему ты, которая жила с мужем за благополучие, приписываешь ему неземные чувства, а от меня ждешь подлостей? Все проще. Он женился на красотке, приобрел ментовскую родню, то есть крышу, разжирел, потом его подставили, он биться не стал, сбежал, завел подружку, бросил семью, мне при раскладе досталась женщина, и я весьма доволен.

— Не такой он трус, каким у тебя получается, — усомнилась Ира.

— А ты с ним в разведку ходила? Нет. Так откуда тебе знать? Он тебя не прокалывал, пока нужда не заставила.

— Он не подлец. Что ты молчишь?

— А что говорить? С верующими не спорят. — Авилов пожал плечами, потянулся за сигаретой. — Ира, а вдруг это любовь? У Амура ведь повязка на глазах. Может, ты его любишь, но не знаешь об этом?

— Ты издеваешься. — Ира скомкала в руках платок и тоскливо произнесла, ни к кому не обращаясь:

— Мне домой уехать?

— Насильно держать не буду, но с тобой хорошо. Ты молодец, Ирка. Своих не сдаешь, даже тех, что тебя слили. — Авилов усмехнулся.

— Уже собираешься? — Ира подошла, наклонилась и обняла его за шею, заглянув в глаза.

— Нужно несколько мест проведать, соблюсти все предосторожности, очень вооружиться и так далее. С бандитом живешь, это тебе не фунт изюму.

— Ты это нарочно?

— И нарочно тоже. И ненарочно тоже. Может, это испытание. Нервы сдадут — сбежишь. Я бы этого не хотел, но если сбежишь — значит, не судьба.

Авилов начал объезд с «Римека», где обстановка напоминала дом Ростовых перед балом. Все шло из рук вон, все валилось, все слетало, но все наперекор радовались победам, они были не за горами. Золотоискатель учуял жилу. Два часа Александр Сергеевич старательно портил всем настроение, унимал дешевый энтузиазм, вводил нормальный рабочий ритм. Все равно никто, кроме него, куша не получит, нечего зря волновать народ. А получат они больше рабочих мест и только. Вот все, чем обязан предприниматель людям.

Он вытащил из запасов еще одного «генерала» и повесил в холле, а горшок с непотребным деревом березкой публично казнил, выкинув из окна. Волнение коллектива было подавлено.

Товар отлетал, можно было повышать цены, даже нужно, и он обсудил это с Груздевым. Шмаков заявился с просьбой принять технологом одного парнишку, гениального. Авилов отказал — гений должен быть один, как петух в курятнике. Тут не богадельня, а производство. Потребовал от Шмакова сейф покошмарнее и спрятал «ксеранутые» домработницей бумаги.

Потом он заезжал в «Карамба», перекинулся парой слов с Комаром, затем в «Луну», пообедал, поболтал с официантками, объездил еще пару-тройку мест и наконец осел в «Старом рояле» уже прочно. Там обретался Левша, лицо которого изображало не печаль, а настоящую скорбь.

— Гонец с фурой пропал, — сообщил он. — Сошел с дороги, из Приволжска сообщили, что не появлялся, а у него там отдых. Уже два дня, как должен быть, а нету.

— Появится. Куда он денется с фурой и джипом. Кто-то его пугал, Абрамыч, перед поездкой, он и свищет по кустам, путает следы.

— А откуда ты знаешь, что его пугали?

— Сам сказал. А тебе разве нет?

— Мне не говорил.

— Интересно почему. Твой человек, а делится со мной. — Авилову этот факт показался интересным.

— Не знаю, — Левша отвел взгляд и выразительно пожал плечами. — Мне не говорил.

— Босик прав, Абрамыч. У нас беспредел. Митяйка раз, Лева два, Гонец три. Это по людям. Магнитофон, вице-губернаторша и джип под вопросом. Это осечки. Я на тебя не давлю, знаю, что ты по больницам от брата к матери. Но я могу пока заняться сам, потом подключишься.

— Не надо.

— Что так?

— Сам займусь.

— Надо быстро, пошел урон. Кто-то орудует вовсю, а мы не знаем кто. Так весь народ потеряем.

— Сам займусь. — Левша упрямился.

— Ну хорошо. До первой осечки, а дальше я подключаюсь без предупреждения. А почему, Абрамыч, ты всегда сидишь от меня справа, а Лева — слева? — Левша подумал и снова пожал плечами.

— Что-то ты нынче ничего не знаешь. Или говорить не хочешь?

— Пушкин, я знаю одно — у любого терпенье кончается вместе с деньгами, но погоди немного, разберусь. — И мысленно добавил: «С тобой тоже».

Левша отправился в автомастерскую, чтоб не быть дома. Мастерская была пуста, все ушли, по шоссе шуршали редкие машины поздних путешественников, вывеска горела синим, а он продолжал сидеть в мертвом свете, не включая другого и предвидя бессонницу. В конце концов, можно переночевать здесь, на диване.

Дома пусто — матушка в кардиоцентре с ишемическими болями. Он как старший держал семью. Хотя Лева и жил отдельно, но по сути они жили, как в детстве, втроем. А сейчас он остался один и ездил из одной больницы в другую, просиживая там все дозволенные и недозволенные часы. Никогда еще его планы не заканчивались таким финалом.

Пушкина никто не любил, Левша не любил его особенно, с ним все время надо было быть начеку из-за непредсказуемости. Хапал он нагло, с презрением сильного, всегда выходил сухим из воды. Как вышло, что Лева оказался за столом Пушкина? Как он его туда усадил?