Умопомрачение

Вера старалась загладить неприятное впечатление от своих слов. Без конца повторяла, что любит Костю, как никого на свете, и была с ней особенно нежна. Утомлённые ласками, они уснули далеко заполночь. И Вере приснился тяжёлый сон. Сначала был поворот ключа во входной двери, потом шаги. Ветер прошёл по комнатам, от него вздулись занавески на окнах. В кабинетике у Дениса заработал компьютер, словно кто-то стучал по клавишам. Потом всё окрасилось бледно-зелёным светом. Это включился её любимый торшер. Вера приподнялась на постели, протёрла глаза и увидела, что в кресле сидит её свекровь. В сером старомодном клетчатом пыльнике, в шляпке бордо, с цветочками, вырезанными из сукна, с плоской лаковой сумочкой в раздутых от ревматизма пальцах. Лицо её было искажено ненавистью.

– Ну, что, рада? – спросила Леокадия Львовна. Голос у неё сделался деревянный, нездешний. – Рада, что избавилась от моего сына?

За её спиной вдруг вырос Денис. В синей форме, с портфелем в руке. Со своей вечно ехидной улыбочкой.

– Как избавилась? – возразила Вера. – Оглянитесь, вот он, живой. Он живой!

Леокадия рассмеялась скрипучим смехом.

– Он умер человеком, а тебя ждёт страшный конец. Ты скатишься на самое дно жизни и будешь ползать там по уши в дерьме. Посмотри, ведь ты уже там…

Свекровь с мужем исчезли, а Вера увидела, что и вправду лежит на дне. На дне большого аквариума, голая, грязная, облепленная вонючим песком и ракушками. Ей трудно, невыносимо дышать. В зелёной воде плавают рыбы, пялятся на неё круглыми глазами, беззвучно открывают рты, и ей слышится: «Убийца, убийца, убийца, убийца…»

Утром, идя на работу, Вера выбросила в мусорный бак пустые аквариумы Дениса и свой торшер. Фисташковый цвет начал её раздражать. И попросила Костю никогда больше не называть Левицкую Рыбкой. Та обещала, не спрашивая почему. Насчёт соцработника Вера всё-таки не поленилась, узнала. Позвонила в префектуру Центрального округа, представилась. Следователь Севастьянова интересуется… и так далее. Ей подтвердили, что есть у них в ЦСО кучерявая блондинка в очках. Ирина Макарова. Студентка, работает на полставки. Вера на всякий случай взяла её телефон. Получалось, что Костя, действительно, не при чём. Напрасно она заподозрила «сестрёнку». Они прожили вместе меньше месяца, но успели стать одним целым. И не только в постели. Вера привыкла обсуждать с Костей каждую мелочь и получать от этой девочки вполне взрослые, если не сказать мудрые, советы. Костя не уставала повторять, что им надо много денег и просила Веру быть посмелей, понапористей с подследственными. Все они шелупонь: мошенники, воришки, и надо принудить их делиться. Но у Севастьяновой язык не поворачивался намекнуть кому-либо на взятку. За ней закрепилась слава честного неподкупного следователя. Потому никто не предлагал ей денег. Все знали, что она откажется. И вдруг попалась одна незнающая. Владелица чебуречной на Киевском вокзале. Весьма неприятная особа, пятидесяти двух лет, вульгарная, хамоватая, но крепко стоящая на земле. Агния Рубеновна Ильясова. Яркая дама. Горючая смесь армянской, татарской и русской кровей. Фанатка певицы Пугачёвой. Она во всём подражала своему идолу. Одевалась в короткие юбки, ничуть не стесняясь толстых кривых ног, сильно красилась. Держалась нагло, говорила прокуренным голосом. На голове носила спутанную копну рыжих волос. У неё был подпольный цех в подвале жилого дома. Там три десятка гастрабайтеров спали, ели и жарили чебуреки, которые продавались в привокзальной палатке. На Ильясову наезжали братки, её штрафовали за антисанитарию, дёргала пожарная инспекция. Но она всегда откупалась. Всё ей сходило с рук за счёт тёплых дружеских отношений с чиновниками из управы. Но однажды в подвале, где располагалось её производство, взорвались два баллона с газом. Рухнули сразу две квартиры подъезда. В одной, обошлось без жертв. Все были на работе. В другой, погибла одинокая прикованная к постели бабушка. Бизнесу Агнии пришёл конец. На неё завели уголовное дело с пятью статьями. Пахнуло тюрьмой и возмещением миллионных ущербов.

На допросе у Севастьяновой чебуречница сразу предложила ей половину своих накоплений. И дала совет, как закрыть дело. Свалить вину на саму жертву. Вроде бы старуха не в себе, забыла выключить газ, вот и рвануло. Обещала подключить чиновные связи. Адвокат Ильясовой, Веня Опарин, шустрый молодой человек, за свой процент, взялся достать все нужные справки и уладить вопрос с родственниками погибшей, которые годами пасли её квартиру и, наконец, получили желаемое.

– Бабульку, конечно, жаль, – хрипела бизнесменша, дымя сигаретой, – но её не вернёшь. А у меня люди. Узбеки, таджики. («Японцы» – сказала бы Костя). Их разве не жаль? Приехали на заработки в Москву. У всех дома дети. Они зарплату туда переводят, а сами одну вьетнамскую лапшу с чёрным хлебом жрут. Я их должна на улицу выбросить? А меня не жаль? Ведь в нашем деле, упадёшь – не встанешь. На шестом-то десятке.