Умопомрачение

– Не помню, – пожала плечами Гаврилова. – В детдоме, наверное, дали. Так и пошло. Костя и Костя.

– Так вы детдомовская? – как бы, между прочим, спросила Вера. Она бегло ознакомилась с анкетными данными арестанток.

– А то. Мать от меня сразу в родилке отказалась.

– И вы не пытались её найти? И вас никто не удочерил?

– Нет.

– Замужем?

– Больно надо, – хмыкнула Гаврилова.

Вера задавала вопросы, ответы на которые её не интересовали. Они были не по делу, просто, чтоб «растопить лёд», понравиться арестантке.

– Такая симпатичная девушка и вдруг Костя?.. – продолжала бубнить Севастьянова, перечитывая заявление потерпевшей. «Я, Анфиса Никаноровна Цыбина, одна тысяча девятьсот тридцать шестого года, русская, – писала та. – Прошу привлечь к уголовной ответственности двух прохиндеек, из-за которых помер мой муж…»

– Да разве я симпатичная? – возразила Костя. – Вот вы – красавица, это да. Как с картины Айвазовского.

Вера вскинула голову и закусила губу, чтобы не рассмеяться. Во-первых, Айвазовский рисовал только море, а во-вторых, она прекрасно знала, что не слишком хороша собой. Во всяком случае, так считали все окружающие. Худая, длинноносая, а по темпераменту, меланхолик. В школе у неё дружка не было. В институте на Веру Севастьянову тоже никто не заглядывался. А ей нравились такие парни, о которых и мечтать было нечего. Например, Володька Правдин. Он был самый видный парень у них в ВЮЗИ. Высокий, синеглазый, с густыми светло-русыми волосами, с правильными чертами лица, и скромный, не хам, как другие, к тому же сложен, как Аполлон. Мечта всех девчонок. Но, говорили, что он женат. Когда Вера училась на первом курсе, Правдин уже заканчивал вуз. Он был не москвич, откуда-то из Сибири. Весной Правдин защитил диплом и уехал к жене в Питер.

К концу обучения Вера занялась собой: обрезала и завила волосы, стала краситься. И грудь у неё наметилась, и попа, и туфли она стала носить на каблуке. Но первый кавалер появился у неё только, когда она пришла на работу в органы. Денис Петрович Козлов, из Следственного комитета, её ровесник, но уже важняк. Вере он сразу не понравился, хотя многие находили его милым и чуточку старомодным. Козлов был молодой, да из ранних. Он был карьерист, и ничуть этого не стеснялся. Дружил только с теми, кто мог быть ему полезен, мог быть даже навязчив. Бесполезных людей не замечал, низко кланялся начальству, целовал ручки пожилым дамам. И те уверяли, что Денис прелесть, душка и хорош собой. Но Вера видела, что он совсем не хорош, и вообще не мужик, а мальчишка с тонкой шеей и лицом целлулоидного пупса. Глаза навыкате, рот, растянутый в вечной улыбке, оттопыренные уши. Денис, напротив, считал себя привлекательным голубоглазым блондином. Он очень следил за собой. Подкрашивал волосы ромашкой, ходил к косметичке и маникюрше. Но невест у него не было. Вернее были, но либо не местные, с рынка, либо нищие бюджетницы. Мать, Леокадия Львовна тщетно искала единственному сыну достойную пару, чтоб если не с приданым, то хотя бы с перспективой. Она искала, а нашёл босс. Севастьянова считалась толковым следаком. Не красавица, но умная, дисциплинированная, и вообще далеко пойдёт. Начальник указал Денису на Веру, и этого было достаточно. Через месяц они поженились. Любви между ними не было, было обоюдное желание прочно обустроить свой быт, не отличаться от других, чтоб спокойно шагать по служебной лестнице. Холостякам путь наверх был затруднителен. Фамилию Вера оставила свою, Севастьянова, чтоб не разводить семейственности. Матери Дениса, Леокадии Львовне, Вера не нравилась, но это… дело десятое.

– А чего вы смеётесь? – будто даже слегка обиделась Костя. – Сами что ли не знаете, какая вы? Супруг разве вам не говорил?

– Какая? – с юмором поинтересовалась Вера. Ей было забавно, что ещё придумает маленькая арестантка. Слово «супруг» она предпочла пропустить мимо ушей.

– Жаркая! – выпалила та, вспыхнув.

– Какая-какая? – засмеялась следователь.

– Жаркая, – повторила Костя, и глаза её увлажнились, – страстная, но…

– Что «но»? – спросила Вера строго.

– Но сами себя боитесь.

Далее продолжать разговор в таком духе было невозможно, и следователь Севастьянова перешла к делу. Показала ей заявление потерпевшей, стала задавать вопросы по существу. Что за фирма, от которой работали Гаврилова с Левицкой? Какой у неё телефон, адрес?

– Мамой клянусь, гражданин следователь, – била себя кулачком в грудь Костя. – Мамой, которой у меня никогда не было. Не знаю я ничего. Я хотела, что было забыть. Хотела новую жизнь начать, а тут Левицкая, как чёрт из табакерки. Мы с ней на зоне ни капельки не дружили. Она для меня старуха…

– Ну, какая же она старуха? Всего на три года меня старше, – заметила Вера, покосившись на Костю. Та опешила:

– На три?! Ну, извините, никак не поверю. Вам лет 26 от силы, а ей на вид все сорок.

– Ну, ладно, – вздохнула Вера, проглатывая и эту лесть, – рассказывайте дальше.

– Дальше встречаю её в городе. Мы в один день откину…

– Освободились из мест заключения, – помогла Вера.