Умозрение философии

Нам зла, совершаючи благо,

Он не считал себя, и не считает,

И не будет считать. Однако,

Маузер свой сохраняет исправно,

Маслицем холит, в свете

Того, что вдруг басмачи или фавны

Посетят, будет чем их встретить.

И вот на границе горячей пустыни

Он вновь караван собирает,

Утративших веру к искомым святыням

Уверенно направляет.

* * *

К тверди небесной булавочками

Крепятся полукружия радуг.

Чувства разносятся бабочками

И раздаются в виде мармеладок.

* * *

Логику можно найти во всём:

И в глупости и в безумии.

Уж коль пожелаем, точно найдём.

А нет её, так придумаем.

* * *

Пошью костюм себе с отливом,

Поеду в Ялту

Бродить по берегу, игриво

Взбивая фалды.

Пройдя по местным ареалам,

По каждой стёжке,

Блесну изящным матерьялом

Своей одёжки.

Минув пути и перепутья,

В конце прогулки

Присяду с пивом отдохнуть я

Под барабульки.

Десяток рыбок быстро съев,

Всмотрюсь, вздыхая,

В красу фланирующих дев,

Кудесниц рая.

И всё здесь есть, и всё — красиво.

В обед и ужин

Для счастья здесь костюм с отливом

Вощщще не нужен.

* * *

Стоит ли лукавить о том,

Что есть очевидным и так.

Но привычка лгать обо всём

Крепко поселилась в мозгах.

Говорят, незнание — грех,

Знание ж — как есть мишура.

“Ох, темна вода в облацех” —

Говорит синоптик с утра.

Падших привлекает подъём,

Высших же — надежда упасть.

Стоит ли лукавить о том,

Что падение и есть наша страсть.

* * *

На стих мой скромный обратя

Взыскательное око,

Скажи, что это не пустяк,

Написанный убого.

Скажи: желанно б перечесть,

Задуматься, вникая.

В нём что-то этакое есть,

Что именно — не знаю.

* * *

Каждый мечтает стать кем-то и быть им,

Пока не задумается — зачем?

Задумавшись, тут же лишается прыти,

Словно теряется пред бытием.

* * *

В мире движется всё, если только не двигаюсь я.

Если ж двигаюсь, то не замечаю движение.

Относительность существует только в отношенье меня.

И зачем мне тогда это мира ко мне отношение?

* * *

Небо в облачной пенке

И в переливах цветов.

Мраморные оттенки

На светлых стенах домов.

Улица театральный

Приобрела колорит.

Только томилась печально,

А теперь — веселит.

* * *

Этот замок только днём

Сер и неприветлив,

Ночью, залитый огнём,

Он прекрасно-светел.

Путеводным маяком

Через тьму пространства

Зазывает он лучом

Беглых чужестранцев.

Местные его и так

Безусловно знают,

Как блистающий маяк

Чтят, благословляют.

Да и как его не чтить,

Если все на свете

Верят в то, что должен быть

Тот, кто просто светит.

Марш смутного времени

Жизни извивы не радуют, и все, кто ей не доволен,

Теснятся в забытом старом, пренебрегая новым.

Приходят из неизвестности

к ним Жербунов и Барболин,

Встречаясь в этой реальности с Башировым и Петровым.

Смутное время шествует! И от его приближенья

Вздыбливаются ворсинки на чёрном сукне бушлатов.

Сбруи из лент патронных, бутылочных бомб сцепленье

Резво перекочёвывают на гладь медицинских халатов.

Сгнили пути запа́сные, и бронепоезд заржавлен,

Были на нём установлены гранаты не той системы.

Кто Жербуновым с Барболиным был высокопоставлен,

Будет Вовано-Лексусами

высокопонижен от темы.

Смутное время шествует! Холодом дышат будни.

Знать, Жербуново-Барболины уже готовят запалы.

Им явно с утра неплохо, а будет ли так пополудни?

Готовьтесь и вы — ведь точно вам целого мира мало.

P.S. Жербунов и Барболин — персонажи романа Виктора Пелевина «Чапаев и Пустота». Являются главному герою Петру Пустоте то в виде революционных матросов в чёрных бушлатах, увешанных патронными сбруями и бутылочными бомбами, то санитарами психиатрической лечебницы — в белых медицинских халатах.

Баширов и Петров — былинные герои современного европейского театра абсурда.

Кто такие Вован и Лексус, я и сам достоверно не знаю.

* * *

Утро несвежее, как… Джон Макклейн,

Горько пивший всю ночь

Не славный Южнобережный портвейн —

Самогоноподобный скотч.

Скажите, какого приходят они,

Подобные у́тра, к нам?

Дождливые ночи, дождливые дни,

Жизнь, отданная дождям.

Было такое: семь дней и ночей

Где-то ли́ло-лило́.

Мокро им было, кому (ой же вей!)

С ковчегами не свезло.

Их заливал и водой, и тоской

Хлябей небесных вал.

Не было скотча у них под рукой,

Люд и портвейна не знал.

Грустное-грустное время дождя,

В сырости и духоте

Джона Макклейна кляну я, хотя

Он не виновен в дожде.

* * *

Зачем стремится очищать природу,

В дерьмо Вселенной добавляя воду?

Добавив в бочку дёгтя ложку мёду,

Мы дёготь не испортим ни на йоту.

Гуманитарная раздача нектара на Олимпе

Их очередь за бесплатным нектаром

была весьма беспокойной.

Не приученные к порядку, олимпийцы

вели себя глупо и нервно.

Пихаясь локтями — не грубо,

бьясь крыльями — тоже не больно,

Каждый считал себя — после Зевса —

чуть ли не первым.

Нектар разливала половником медным

толстушка — из фурий.

А может, из гарпий — кто их разберёт,