Унесенные блогосферой

Я думал, она швырнет в меня чем-нибудь или снова отлупит, но она только со смешком поправила:

– Тюлень с самой изящной фигурой, прошу заметить.

– Да уж… – пробормотал я. – Была б менее изящной, может и жили б спокойнее.

– Вот, это в романе и напиши – красавица с кучей оголтелых мстителей, которая время от времени раскрывает убийства. Классный же персонаж!

– Ты себе льстишь! И это не роман, это записи по делам, – привычно исправил я, подумав, что Виктория прекрасно про себя все знает.

А значит, выкуси московский профессор, специалист по личностным расстройствам у детей и подростков. Вика совершенно здорова. Есть такой тест для маньяков: если маньяк маскирует свои преступления, значит он психически здоров. Ну почти. Тетка продолжала веселиться и, как всегда, была прекрасна, зная это на все двести процентов. Схватив меня за шею, она сюсюкала мне, как маленькому, приговаривая: «всегда мечтала попасть в роман», «мой писа-а-атель, мой Александр Сергеевич»! Внезапно она остановилась и серьезно заявила:

– Кстати, вношу корректировки насчет тратиться, а то напишешь там про меня, черт знает что: на некоторых людях можно не просто потратиться, а разориться. Не знаю как тебе, а мне достаточно тех, что уже есть, и то, как видишь, лишних много. Кстати, о лишних людях. Так что у тебя в университете-то случилось? – как всегда вдруг перескочила она.

Глава 25 Огня маслом не затушишь

«Как доверять людям, если уже однажды обжегся?»

(Фредди Крюгер, персонаж интернет-мема) 

Рассказав Виктории про встречу с Миллер, я вдруг почувствовал облегчение. Нет, это не тот случай, когда просто нужно выговориться, дело в том, что, выразив произошедшее в словах, я сам обнаружил, как все это было глупо и смешно. Но Вика была, конечно, не лучшим слушателем, хотя и единственным из доступных мне сейчас. Казалось, что она намеренно делает всё наоборот. Например, вчера, когда я ждал заслуженной похвалы за победу над Сандалетиным, она лишь кричала и ругалась. Сегодня же – хохотала над моим рассказом так, что потекла тушь.

– Вика, что происходит? Миллер сделала вид, что не знает меня! С Сандалетиным у них, как выяснилось, прекрасные отношения.

Сказать, что я был в шоке от поведения профессора филологии – ничего не сказать.

– Почему? Хороший вопрос, – заливалась смехом моя странная тетушка. – Я же тебе говорила…

– …держись подальше. В курсе! Только как мне теперь там учится? И почему ты ржешь?

– Человек не может ржать, – Вика снова подавилась собственным хохотом и заржала, вопреки всем нормам куртуазии русского языка, которые не рекомендуют сравнивать человека с животным. – Если б ты не совал куда попало свой нос, все было бы хорошо. Ты что думаешь, я так вот просто разрешу тебя отчислить и свои работы зарубить?

– Не знаю, ты вообще-то помчалась в Москву искать научной поддержки на стороне. Я подумал, что ты сдалась.

Вика закатила глаза, а рукой выкрутила в воздухе затейливый ролл, который, судя по всему, должен был обозначать протест. Она обняла меня за плечи и крепко поцеловала в лоб, потом налила себе кофе, на котором, кажется и жила все последние дни и закурила свои пресловутые сигареты.

– Начнем с Сандалетина, – сказала она, сделав все эти подготовительные процедуры. – Товарищ действительно преступил законы адекватности, поэтому пришлось действовать решительно. Люди часто говорят «дуется» вместо «обижается», правда ведь?

– Не перескакивай!

– Все в слове, – проигнорировала Виктория. – Что такое «дуться», по-твоему?

– Превращаться в индюка.

– Ага. Это снова метафора. На сей раз психофизического состояния. Если обида направлена внутрь, загнана в область подсознания, то человек как бы «раздувается», «дуется» под ее давлением. Именно поэтому Сандалетин стал реально опасен. Его обиду раздувают сразу два обстоятельства, до которых вы уже докопались с вездесущей Миллер: во-первых, я знаю, что он вор, во-вторых, не поддалась его мужскому обаянию, и отказалась делить с ним награбленное, а заодно матрас.

– Кстати, могла бы и сказать, – мгновенно вставил я.

– Такими знакомствами не гордятся, – многозначительно вскинула брови Вика и продолжала. – Так что энергия обиды вызывала у товарища самое настоящее аффективное состояние, разновидность невроза. Я не медик, но то, что разговаривать с ним разумно стало невозможно, это, по-моему, уже всем очевидно. Надо было бить наверняка. Поэтому я поехала в Москву, разыскала профессора Станислава Самсоновича Овсянникова, который опубликовал предисловие к книге Вениамина Мамочкина, и который даже не подозревал о том, что книга краденая. Как настоящий ученый он возмутился и сразу раскрыл настоящее имя того, кто скрывался под псевдонимом Мамочкина. Им оказался небезызвестный местный ученый, давний приятель нашего Сандалетина. Вот тебе, пожалуйста, аргументы для суда: связь этих людей легко доказывается. Теперь Овсянников потребует отозвать тираж всех книг или мы будем вынуждены инициировать судебный процесс.

Я был поражен: