Унесенные блогосферой

– Почему ты раньше этого не сделала, если тебе все было известно?

– Ну, во-первых, не все. Я редко читаю популярные книги по психологии. Так что тут Миллер действительно помогла. А во-вторых, раньше у меня не было на это ни времени, ни сил, ни особой необходимости.

– А почему сейчас появилась?

– Я же говорю, Сандалетин раздулся настолько, что забыл о главной опасности со стороны женского пола.

– Это какой?

– Ты знаешь, что коза может насмерть забодать волка, который тронул ее козленка?

Нет, я, конечно, не был в курсе таких зоологических тонкостей:

– Что опять за козлиная метафора?

– Это не метафора, это сравнение. Ты тоже в каком-то смысле детеныш, хоть и великовозрастный уже. Поэтому, как образцовая коза, я боднула! – Она рассмеялась и, довольная собой, добавила. – Так что никаких переодеваний в женское платье, как видишь, не требовалось.

– То есть я теперь еще и козленок?

– Забей, – Вика откинулась на подушки и взмахнула руками. – Кстати, это еще не все. Сандалетин не сегодня завтра обнаружит интересный сюрприз! Президентский, я бы сказала…

– Что ты имеешь в виду? – насторожился я, вспомнив, что так и не сообщил о том, что Сандалетин получил президентскую стипендию.

Виктория расхохоталась пуще прежнего и, мечтательно закатив глаза, пропела:

– Ох, Сашка! Короче, это и называется кафедральная жизнь: сплетни, интриги, скандалы, расследования. Уверяю тебя, почти в каждом научном учреждении есть своя леди Винтер, читай Миллер, и свой голый король, читай Сандалетин. Нам еще повезло, что у нас они в единственном экземпляре. В общем, чтобы без долгих вступлений – помнишь шутку Льва Ландау?

– Который нобелевский лауреат по физике?

– Он самый.

– Нет, не помню.

– В общем, когда Лев Ландау работал на физтехе в Харькове, – увлеченно рассказывала тетка. – Его доставал один самовлюбленный физик, опубликовавший тьму плагиаторских статей, но считавший, что Ландау возглавляет теоретический отдел незаконно и занимает место, которое плагиатор считал своим. Однажды этому неоцененному гению прислали телеграмму о том, что Нобелевский комитет решил присудить ему Нобелевскую премию, поэтому просит, чтобы потенциальный лауреат к первому апреля представил теоретическому отделу, возглавляемому Ландау, все свои работы, перепечатанными на машинке в двух экземплярах…

– Ты что, подделала уведомление о президентской стипендии?! – взревел я, вспомнив, наконец, эту историю. Компилятор преподнес Ландау свои перепечатанные труды, а тот в ответ поздравил его с первым апреля. – Но как?

– Элементарно, Ватсон! Я когда-то тоже получала президентскую стипендию, поэтому знаю, как выглядит бланк министерства образования. Я его скопировала вместе с печатью. Ну, а отправить письмо из Москвы с обратным адресом министерства было не сложно. Так что Миллер выбрала себе не того союзника, впрочем, думаю, она просто хотела чуть-чуть позлить тебя сегодня. Вряд ли она сама всерьез воспринимает Сандалетина. Вообще-то, не хочу повторяться, но тем не менее… Я предупреждала, держись подальше от Миллер!

Она снова рассмеялась, демонстрируя свои красивые ровные зубы, а также легкость, с которой воспринимала чужие проблемы. К слову, большая часть этих проблем была создана не без ее прямого или косвенного участия, но это Вику, конечно, не волновало.

Мне оставалось лишь воспользоваться приобретенным на филфаке опытом по искусному применению ненормативной лексики, потому что любой, на моем месте, поймёт, что больше спокойной жизни на факультете у него не будет никогда.

– Какой у нас ближайший университет с филологическим факультетом, куда можно перевестись? – поинтересовался я, когда пошел первый шок.

– Держи! – Вика порылась в ящике и что-то вложила мне в руку.

Разжав пальцы, я обнаружил предмет моей давней зависти – часы с диктофоном.

– Нет, – я протянул часы обратно. – Не хочу. Еще одной интриги я не вынесу.

Вика одобряюще похлопала меня по плечу:

– Рада слышать. Сама ненавижу интриги. Но если уж пришлось, то интригами надо заниматься профессионально и наверняка. Все уже готово. В тот день, когда мы случайно встретились с Миллер возле университета, мы возвращались со встречи с Вадимом Романихиным, и я забыла выключить диктофон. Так что, сама того не желая, я записала все, что она говорила по поводу мести Сандалетину, и как она готова в этом поучаствовать.

– И что мне с этим делать?

– Пока ничего. Просто держи у себя, – подмигнула она.

– А девочки Миллер? – спросил я, вдруг осознав, что искусству интриг моя тетка обучилась не иначе как у самой Примадонны.

– Что девочки Миллер?

– А педагогическая этика? – воскликнул я. – Как насчет того, что власть учителей сильнее власти премьер-министров? Надя-то с Юлей это что – роспись кровью под королевским троном Примадонны? И ты зачем в этом участвуешь? Что это за наследство такое от бывшего научного руководителя?

Вика уставилась на меня с нескрываемым изумлением:

– Ты чего несешь? Про педагогическую этику в случае с Миллер вообще нет смысла говорить. А девочки – полезные, они все про всех знают, они мои глаза и уши.

– Не только твои, – сказал я.