Унесенные ветром. Том 2

Правда, за этот год, после ухода Шермана из пылающего города и после возвращения конфедератов, возникло довольно много новых зданий, но в районе Пяти Углов все еще лежали обширные пустыри, заросшие камышом и бурьяном и заваленные кучами битого, покрытого копотью кирпича. Виднелись остатки зданий, которые она помнила; теперь это были пустые кирпичные коробки без крыш, с зияющими провалами окон и одиноко торчащими трубами. Кое-где на глаза попадались знакомые магазинчики – они выжили за счет кладки и теперь были подлатаны и восстановлены, яркие пятна нового кирпича выделялись на смазанном фоне старых стен. На фасадах новых магазинов и в окнах новых контор красовались имена владельцев; среди них были хорошо ей знакомые люди, но гораздо чаще попадались вовсе неизвестные, особенно врачи, адвокаты, торговцы хлопком. Когда-то она знала в Атланте практически всех и каждого, поэтому вид множества вывесок с чужими именами подействовал на нее угнетающе. Но новые здания, растущие вдоль всей улицы, порадовали.

Да тут их дюжины, и некоторые даже в три этажа высотой! Стройка шла повсюду, и, пока она стояла, присматриваясь к улице, стараясь приспособиться сознанием к новой Атланте, она услышала и веселый перестук молотков, и визг пилы, приметила поднимающиеся леса и людей, карабкающихся по ним с лотками кирпича на плечах. Она смотрела на улицу, которую так любила, и глаза у нее немного затуманились.

«Тебя сожгли, – думала она, – тебя сровняли с землей, но не смогли уничтожить. Ты вырастешь опять и будешь такая же большая, красивая и тенистая, какой была для нас всегда!»

Идя по Персиковой улице, с топающей по пятам вперевалку Мамми, Скарлетт скоро обнаружила, что тротуары так же запружены народом, как было в разгар войны, и воскресающему городу свойственна та самая атмосфера стремительности, суеты и спешки, от которой в ней зазвенела и запела каждая жилочка еще в самый первый приезд к тете Питти. Кажется, и повозок, вязнущих в глубоких колдобинах, теперь не меньше, чем тогда, разве что нет санитарных карет конфедератов. Много лошадей и мулов топчутся у коновязи перед деревянными навесами магазинов и лавчонок. Но, хоть народу было и густо, знакомых лиц Скарлетт не приметила – как и знакомых имен на вывесках над головой. Новые люди, много грубых, неотесанных мужчин и вызывающе одетых женщин. На улице черно от праздных негров: одни стояли прислонясь к стенам, другие сидели на бровке тротуара, наблюдая за экипажами и колясками с наивным восторгом детей, которым показывают цирковой парад-алле.

– Вот они, вольные деревенские негры, – бурчала Мамми. – Приличной кареты в жизни не видали. Да еще и наглые.

Действительно, наглые, признала Скарлетт, поскольку они пялились на нее самым дерзким образом, но она тут же про них забыла, переживая новое потрясение при виде синих мундиров. Город, похоже, битком набит военными янки – были и верховые, и пешие, и в армейских фургонах, и просто болтались по улице, вываливаясь на шатких ногах из баров.

«Никогда я к ним не привыкну, – подумала Скарлетт, сжимая кулачки. – Никогда!» И бросила через плечо:

– Живее, Мамми! Давай выбираться из этой толпы.

– Вот только очищу себе дорогу от этой черной швали, – громко сказала Мамми и замахнулась саквояжем на молодого здоровяка, маявшегося от безделья прямо у нее на пути. Тот резво отпрыгнул в сторону. – Не нравится мне этот город, мисс Скарлетт, – продолжала Мамми. – Тут полно янки и дешевого вольного сброда.

– Дальше будет лучше, где не так людно. Вот пройдем Пять Углов, и другое дело.

Они перебрались через Декатур-стрит по скользким камням, служившим мостом в глубокой грязи, и пошли дальше вверх по Персиковой; толпа заметно поредела. Вот и капелла Уэсли, где Скарлетт отсиживалась, восстанавливая дыхание, в тот день, в 1864 году, когда бегала за доктором Мидом. Скарлетт взглянула на часовню и издала смешок, короткий и мрачный. Мамми быстро и подозрительно окинула взглядом свою подопечную, спрашивая глазами, но ее любопытство не было удовлетворено. Скарлетт вспомнила с презрением, какой ужас обуревал ее в тот день. У нее ноги подкашивались от страха, хотелось припасть к земле и ползти ползком, на нее напала омерзительная слабость, она была запугана до безобразия приходом янки и близким уже появлением на свет малыша Бо. Сейчас она недоумевала, чего она так боялась. Вся тряслась, как ребенок, от громкого шума. И каким же она была ребенком, если решила, что янки, пальба и поражение – это и есть самое худшее, что могло случиться с нею в жизни. Как это все мелко и незначительно рядом со смертью Эллен, сумеречным состоянием Джералда, рядом с голодом и холодом, когда живешь словно в кошмарном сне, чувствуя свою полную беззащитность. Как легко сейчас быть храброй перед лицом армии завоевателей! Но как трудно противостоять опасности, угрожающей «Таре». Нет, больше она никогда и ничего не будет бояться – кроме нищеты.