Унесенные за горизонт

Поручили мне сделать книжку, освещающую деятельность пожарных. Председателем ЦК профсоюза работников пожарной охраны был Лазарь Шапиро. Мы познакомились, и он под предлогом работы над книжкой повадился бывать в издательстве. В нашу редакционную комнату он вторгался с шумом и смехом, рассыпая комплименты, к тому же у него всегда имелся наготове свежий анекдотец, как правило, сомнительного свойства, но всегда политически безупречный. Высокого роста, шатен, с зелеными продолговатыми глазами, он нравился нашим женщинам. Самодовольно и торжественно он приглашал меня и моих сотрудниц в свою машину, чтобы подбросить до столовой, помещавшейся в бывшем «Славянском базаре». Само собой, все охотно соглашались. После обеда он не раз уговаривал меня покататься с ним по Москве, но я отказывалась и если садилась в машину, то только в компании - столь явные знаки внимания, конечно, всем бросались в глаза.

Как-то Арося встречал меня после работы и нос к носу столкнулся с ним. Оказалось, когда-то они вместе работали в Москопищепромсоюзе. Лазарь напросился в гости. Пришел с бутылкой вина и сам ее почти всю выпил. Рот его не закрывался ни на минуту - он буквально по уши был набит всякими слухами и сплетнями. И после этого вечера - зачастил. Поставит свою «персональную» у наших окон и спускается в наш скромный полуподвал. Огромный такой, вроде и в угол сядет, а все равно полкомнаты занято - разбросает по полу ноги и болтает о том о сем; иногда произнесет монолог о прекрасном, по сравнению с проклятым прошлым, положении советского пожарного - вроде как по делу пришел. И треп продолжается снова.

Поначалу я к этим визитам относилась серьезно - надо же помочь начинающему автору, потом надоело. Я демонстративно перестала обращать на него внимание и, как бы занятая домашним хозяйством, порой даже не отвечала на реплики. Арося же стал явно злиться: Лазарь воровал у него те немногие после работы часы, когда он мог заняться своим любимым делом - стихи Арося отделывал бесконечно, буквально зализывая их до блеска, что, как мне казалось, не всегда шло им на пользу.

- Ты можешь мне объяснить, с какой стати этот человек повадился к нам чуть ли не ежедневно?

- как-то спросил раздраженный Арося.

Я засмеялась:

- Он же твой товарищ по прежней службе!

- Никогда мы не были товарищами, даже близкими знакомыми! Он ездит из-за тебя!

- Неужели? - захихикала я.

- Не смейся! Он буквально пожирает тебя глазами. Он стремится, как бы случайно, коснуться тебя...

- Ну, ты и ревнивец, каких свет не видывал!

- Я прошу тебя, - сказал Арося, очень серьезно, - дай мне слово, что ты отвадишь его от этих визитов... - И, помолчав, добавил: - Больше того, я прошу, дай слово, что будешь избегать встреч с ним. Поверь моей интуиции, он очень плохой человек.

Арося был так расстроен, что я с легкостью дала просимое слово. И держала его честно. Перестала пользоваться машиной для поездок в столовую, объяснив это желанием ходить пешком «для моциона», и откровенно попросила не ездить к нам:

- У Ароси очень срочная работа.

- И что же такое он пишет? - с отвратительной иронией поинтересовался Лазарь.

- Историю фабрик и заводов.

Мне не хотелось, чтобы он считал моего мужа поэтом-неудачником.

К годовщине гибели Кирова издательство напечатало тысячу экземпляров. «Товарищ Киров» был разослан во многие редакции газет, крупным политическим деятелям, ученым и авторам книги с просьбой о замечаниях и предложениях, которые мы хотели учесть при полном тиражировании в двадцать пять тысяч. До лета занимались исправлениями, дополнениями. Я лично выверяла каждый лист, чтобы не пропустить ни одной опечатки. Все шло нормально. Наконец основной тираж был готов, «сигналы» поступили в Главлит, куда меня вскоре и вызвали.

Молодой цензор встретил меня холодно.

- Книгу придется перепечатать. Вы допустили массу ошибок!

- Не может быть! Первый тираж в тысячу экземпляров проходил Главлит и был полностью разрешен к выпуску. Все исправления согласованы!

- Мало ли что было, - сказал цензор, - сейчас поступили другие указания.

- Но что же вас не устраивает?

- А вот, извольте! Что это вы так мрачно расписали детство Кирова? Отец пил запоем... пропал из дома... мать рано умерла... детей отдали в приют... Все это придется вычеркнуть.

- Но ведь это подлинная биография Кирова! - воскликнула я. - Об этом рассказывали его сестры, жена, которая следила за нашей работой с самого начала и подписала верстку к печати.

- Это та правда, которую не следует афишировать,- назидательно сказал цензор и вдруг почти зашептал: - Писатель Чумандрин, расписавший эту правду, арестован. К тому же, - он снова увеличил громкость, - у вас допущены и политические ошибки в главе, посвященной борьбе Кирова с оппозицией. Ваши рабочие авторы заявляют, что «Зиновьев говорил так убедительно, что казался правым».

- Но как же иначе показать силу и убедительность выступлений Кирова? - спросила я недоуменно. - Ведь тот же рабочий говорит: «Но выходил на трибуну С. М. Киров и в прах разбивал все аргументы оппозиции, так что мы тут же осознавали их неправоту».