Унесенные за горизонт

Но матерям отпусков по уходу за ребенком не давали, очередной я уже использовала... И я согласилась.

Сонечка была ребенком удивительно способным. Однажды она заявила:

- А ты знаешь, мама, я читать умею!

Ей еще не было пяти лет, и я засмеялась. Ее никто не учил, но буквы она знала лет с двух - постоянно требовала, чтобы мы ей их называли.

- Ты не веришь, не веришь? - обиделась она, - вот смотри: «бакалея», а это «гастроном».

- Ну, ты же отлично знаешь, - возразила я, - как называются эти магазины, и думаешь, что читаешь. Многие дети, выучив наизусть стихи Чуковского или Маршака, берут любимые книжки, водят пальчиком по строчкам и думают, что читают.

- А я читаю по-настоящему! Вот, смотри: «комиссионный».

Я скептически молчала. Пришли домой, разделись; Сонечка тут же схватила газету и принялась громко читать передовую «Правды».

Арося был потрясен - весь вечер он наслаждался Сонечкиным чтением, открывая на случайных страницах совсем не детские книги, бурно восхищался, таскал ее на руках и без конца целовал.

Через неделю она заболела скарлатиной. Отвезли ее в больницу, сделали в комнате дезинфекцию. Женщина в грязном белом колпаке, из-под которого неряшливо торчали седые волосы, взяла с меня подписку, что рожать я обязуюсь только в специальном роддоме, где сразу будут приняты меры по моей изоляции.

Ночью 27 октября 1936 года приехали мы с Аросей в роддом, расположенный за театром Красной Армии. Конечно, никакого инфекционного бокса там не было, меня уложили в служебной комнате, и утром, в семь тридцать на свет появился мой сынок. Только навесили нам с ним клеенчатые номерки на руки, как поднялась ужасная суматоха - что-то случилось в родильной палате. Бросили голенького малыша на столик, стоявший рядом с моей кроватью, и убежали. Лежим, посматриваем друг на друга - малыш пыхтит, пускает слюнки и порой глубоко вздыхает. Вошел врач:

- Как, до сих пор не вышло место? Что же вы молчите?

А я недоуменно:

- Какое место?

Не отвечая, врач засучил рукава халата и принялся мыть руки. Прибежала сестра, сделала мне укол.

- Придется потерпеть, - сказал врач, засунул в меня руку по локоть и что-то резко дернул. Я вскрикнула; плотный кусок, похожий на печенку, громко шлепнулся в таз.

Потекли дни, необыкновенно скучные - в полной изоляции. Книги, принесенные Аросей из дома, не пропускали: мол, могут внести инфекцию. Были только его ласковые, нежные письма и свидания с молчаливым мальчиком в часы кормления. В отделении патологии он был самый крупный (вес - 4,9 килограмма), и сестры его прозвали «председателем колхоза». К счастью, на третий день Арося принес книги с чеками из магазина, с датой покупки, и последние дни в больнице я провела уже не так скучая.

Наконец нас выписали - сына назвали в честь любимого Аросиного писателя Эдгара По, — а вскоре закончились и сорок дней Сонечкиного карантина. По дороге в больницу купили куклу-мальчика в матроске, а заодно - одеяльце для Эдика.

Дочку вывели в капоре, в новом сереньком пальто с белым воротничком. Щечки пухлые, румяные, голубые глазки блестят, губки раздвинуты в смущенной улыбке. Ужасно обрадовалась кукле.

Подошел трамвай; я села, Арося встал рядом, Сонечка прижалась к моим коленям. И вдруг звонко, на весь вагон:

- А у меня теперь есть маленький братик!

Мы удивленно засмеялись:

- Почему ты так думаешь?

- А одеяльце такое маленькое, оно для него?

Мы переглянулись.

- Ну, скажи, скажи, у меня есть маленький братик?

- Придешь, увидишь, - строго сказала я, смутившись взглядами трамвайных попутчиков.

Сонечка задумалась, опустила глаза, отвернулась.

Сошли с трамвая, свернули в переулок и сразу услышали душераздирающий крик малыша из открытой форточки. Час кормления давно был пропущен. Я кинулась вперед; в коридоре сбросила шубу и, наскоро сполоснув над раковиной грудь и руки, метнулась в комнату. Эдик от возмущения и обиды то и дело терял сосок и, скривив губы, снова принимался плакать. Наконец, сосредоточенно чмокая, затих. И только теперь я обратила внимание на Сонечку, застывшую у двери - глаза широко раскрыты, губы сжаты, новая кукла безжизненно свисает в руке.

Арося, заметив ее состояние, подошел к детскому столику, и тихонько позвал:

- Иди же, иди сюда, посмотри, сколько игрушек, это все для тебя!

Вдруг Сонечка ринулась от двери к столу, села на стульчик и, обхватив голову руками, громко, отчаянно зарыдала. Когда я, закончив кормить малыша, позвала ее взглянуть на долгожданного братца, она отказалась и еще долго сидела за столиком, уткнув лицо в ладошки.

Тридцать шесть дней декретного отпуска пролетели, как одно мгновенье, а очередной я уже использовала. Перевела мальчика на прикорм и вышла на работу.

Вскоре после октябрьских праздников было назначено партийно-комсомольское собрание по поводу «грубых политических ошибок», допущенных при составлении книги « Товарищ Киров» и пропущенных при редактировании В. Н.Топором.