– О’Нил, не стой столбом, тебя не украсят лентами! – Апдайк подтолкнул штурмана вперед. – Если ты сейчас же не пригласишь мисс на танец, это сделаю я!
После ссоры с господином Пелисье Стейн еще долго ощущал гнев, вскоре сменившийся невыносимой усталостью, поэтому решил не задерживаться в госпитале: какой в этом толк, если все валится из рук, каждая мелочь выводит из себя, а воздух в помещениях кажется душным настолько, что начинает кружиться голова? Часам к пяти он вернулся в дом Айворов, в одиночестве пообедал, а потом переоделся и решил прогуляться по городу. В конце концов, ничто так не возвращало ему душевное равновесие, как неторопливый променад.
Каким-то непостижимым образом ноги сами принесли его к Сомерс Гарден, и, привлеченный звуками музыки, доносившимися из окон, он подошел к зданию Резиденции и остановился недалеко от парадной лестницы. Трудно было признать, что происходящее за выбеленными стенами манило его: хотелось окунуться в пеструю суету бала, наполненную звуками скрипки и фортепиано, стуком каблучков по паркету, улыбками и многозначительными взглядами, сиянием свечей, запахом табака и ароматом свежей выпечки. За год до отъезда во Францию Стейн успел побывать с отцом и матерью на многих приемах и званых обедах в Эдинбурге, где развлекался и танцевал в свое удовольствие, еще не представляя, что его ждет. Да, сейчас он не отказался бы вернуться в привычный круг, вновь почувствовать ту беззаботность и легкость, которые наполняли его жизнь в прошлом… но, увы, слишком многое изменилось, изменился и он сам. Все, что теперь оставалось, это стоять в стороне и смотреть, как веселятся другие.
Его размышления оборвал цокот копыт и шум подъезжающего экипажа. Стейн еще не успел обернуться, как чей-то взволнованный голос окликнул его; повернув голову, он увидел выходящего из коляски мужчину с приятным, немного осунувшимся лицом, на котором расплывалась довольная улыбка.
– Доктор Норвуд! – снова воскликнул он, снимая печатки и протягивая ему руку. – Наконец-то я вас нашел! Удивительно: первым делом я заехал в госпиталь, но мне сказали, что вы отправились домой; я помчался к господину Айвору, но вас там уже не оказалось. И вот, потеряв всякую надежду, я еду сюда – и тут же встречаю вас!
– Прошу прошения, – уточнил сбитый с толку Стейн, – но для чего вы меня искали?
Мужчина удивленно посмотрел на него – и вновь широко улыбнулся:
– Как, вы не узнаете меня, доктор? Я мистер Осборн, личный секретарь господина судьи, супруг Эмили Осборн и, благодаря вам, счастливый отец. Я был рядом, когда вы спасали мою жену… даже мысль о том, чтобы потерять ее и дитя, казалась мне невыносимой. Вы сотворили настоящее чудо! Утром я рассказал о случившемся дяде моей жены, господину Таккеру, и тот пожелал познакомиться с вами, а я обещал привезти вас к нему сегодня же, потому что господин Таккер не любит ждать. Но, пока я разыскивал вас, он уже приехал сюда. – Мистер Осборн указал куда-то в конец улицы. – Вон там стоит его экипаж.
– Значит, познакомимся в другой раз, – проговорил Стейн, но мужчина решительно качнул головой:
– Нет-нет, я же сказал, он не любит долгих ожиданий. – Мистер Осборн оглядел Стейна и удовлетворенно хмыкнул: – Вот что мы сделаем: поскольку вы вполне прилично одеты, я проведу вас внутрь и представлю господину Таккеру, а там – будь что будет. – Он махнул рукой и уже совсем по-дружески добавил: – Прошу, доктор Норвуд, доверьтесь мне. Вам это знакомство может принести немало пользы.
«В самом деле, почему бы и нет?» – подумал Стейн и последовал за мистером Осборном. Возможная встреча с Пелисье его не пугала: из разговоров в госпитале он знал, что его противник сегодня вряд ли появится на балу.
После котильона настал черед Мэри показать обществу свои таланты. Ободренная отцом, девушка села за фортепиано и, чтобы размять пальцы, сыграла короткую зарисовку – озорная фантазия на тему любимой многими тарантеллы вызвала у слушателей одобрительную улыбку. А потом, прервавшись лишь на пару мгновений и лукаво подмигнув Кэтрин, она вновь прикоснулась к клавишам и негромко запела:
Как всегда, Мэри полностью погрузилась в музыку, и все окружающее перестало для нее существовать. Она не просто играла и пела, она, казалось, жила теми чувствами, о которых говорилось в старинной песне, и потому все гости устремили взоры на девушку в белом платье, бархатный голос которой очаровывал.