Унесённые «Призраком»

Бывший пират узнал голос, поэтому из любопытства соизволил повернуться к решетке. Так и есть: явился не дежурный солдат, а этот болван Уиллис со своими бумагами. Соскучился, что ли, за несколько дней?

– Чего надо? – хмуро спросил он и сплюнул на пол. – Лучше бы пожрать принесли.

Кажется, Уиллиса это взбесило. Ишь, разорался, будто его режут:

– Как вы смеете?! Немедленно встаньте и подойдите сюда!

Еще чего, размечтался.

– Я уполномочен сообщить вам, что господин судья принял решение по поводу наказания…

В одно мгновение Хупер поднялся на ноги и оказался возле решетчатой двери. Младший секретарь испуганно ойкнул и шагнул назад.

– Наказания? – хрипло выдохнул Бен. – А что я такого сделал? Насколько мне известно, обвинение в мордобое снято. За разбитую в «Бочке» посуду уплатили мои парни. Что еще вам от меня нужно? Если вы про ту женщину, я ее не убивал!

– Есть свидетели и улики, – холодно проговорил Уиллис, – и других подозреваемых нет. Расследование ничего не дало, а дело закрыть надо. Убита женщина, и в городе ждут, когда мы отыщем виновного.

– А я лучше всех подхожу на роль козла отпущения, так? – оскалился Хупер. Секретарь усмехнулся, и бывший пират, просунув руку за решетку, попытался его схватить: – Ах ты, мешок с дерьмом! Иди сюда, я тебе покажу, кто из нас…

– Но-но, полегче! – осадил его Уиллис, отступая еще на шаг. – Иначе я позову солдат. На будущей неделе вам предъявят обвинение и, если в деле не обнаружится новых улик или подозреваемых, господин судья огласит приговор. За подобные преступления полагается смертная казнь, однако до экзекуции виновных в убийстве выставляют на Королевской площади возле позорного столба – на три дня без еды и воды. Впрочем, если вы во всем публично сознаетесь и продемонстрируете раскаяние, этот срок могут сократить до одного дня. Подумайте, Хупер. Так будет проще и вам, и нам.

– Пошел в …, – огрызнулся заключенный. – И господина судью с собой прихвати!

Уиллис ничего не ответил, только смерил его злобным взглядом и ушел.

«Да и катись ты!»

Хупер в ярости тряхнул проржавевшую решетку.

«За такое четвертуют, не иначе… – так сказал тот человек, Броуди. – А если выживешь у столба – будешь сам умолять, чтобы тебя поскорее казнили».

Дьявол и преисподняя!

– Что же ты, капитан, – с горечью прошептал Бен. – Как же так… Неужели на этот раз ты меня бросил?

Публика рукоплескала ей. Кто-то выкрикивал «браво!», кто-то вслух восхищался ее талантом, дамы всхлипывали, промокая платками глаза, – но для Мэри все это перестало иметь значение. Она смотрела по сторонам, улыбалась, но видела и слышала только одного человека, который почему-то не осмеливался подойти к ней. Тогда девушка вышла из-за инструмента и направилась к нему сама.

– Доктор Норвуд, – проговорила она, делая книксен, – как я рада, что вы оказались здесь! Но каким образом? Я теряюсь в догадках.

– Пусть это останется моей тайной, мисс Айвор, – улыбнулся мужчина, глядя на нее – о, Мэри сразу это почувствовала! – совсем не так, как смотрел прежде. В его глазах, кроме привычного восхищения, отражалось что-то еще, напоминавшее глубокую нежность.

«Я уже не раз пела при нем, но он никогда не выказывал таких чувств, – подумала девушка. – Неужели все дело в песне? Франция… и та, что ушла на небо и уже никогда не вернется… Быть может, я просто напомнила ему о жене?»

Она ощутила укол ревности, и ее улыбка поблекла.

– Вы чудесно выступили, мисс Айвор, – сказал Стейн. – Я давно не слышал такой трогательной мелодии и не встречал исполнителя, который сумел бы настолько правдиво и тонко передать всю глубину трагедии голосом, взглядом, сердцем… У вас незаурядный талант, и, позволю предположить, что вы могли бы блистать на сцене.

– В самом деле?

– Разве я посмел бы обманывать вас?

Мэри зарделась и опустила глаза. Мужчина говорил искренне, от его слов веяло теплом, от которого у нее за спиной раскрывались невидимые крылья. Воображение уносило ее туда, где благодарные зрители внимали каждому ее слову, плакали и смеялись вместе с ней и громко аплодировали, когда она выходила на поклон…

Нет-нет, все это глупые, праздные, эгоистичные мечты! Ее ждет работа в госпитале, более нужная обществу, чем чтение стихов и проживание придуманных кем-то жизней.

– Вы слишком высоко оцениваете мои способности, доктор Норвуд, – стараясь казаться серьезной, проговорила Мэри. – Пение, декламация, игра на фортепиано – лишь способ развлечь гостей или скрасить вечер в кругу семьи. Я люблю театр, но все эти актерские ужимки и откровенное притворство, право, не стоят того, чтобы посвятить им всю свою жизнь. Меня не прельщают восторги, поклонники и овации. Хотелось бы заняться чем-то полезным, чем-то действительно важным и значимым.

– Например? – с легкой улыбкой уточнил Стейн.

– Например… благотворительностью, – уклончиво ответила девушка, не желая раньше времени выдавать свои тайные планы. – Как раз сейчас я обдумываю кое-какие вещи, а потом поговорю с отцом и…