После еды капитан, не раздеваясь, завалился спать. Проснулся он часа через два. Киборг сидел всё в той же позе. 'А ведь мы ни разу не останавливались, – подумал Марат. – Значит, спецпоезд'. Когда он ехал на награждение, его эшелон раза три стоял на запасных путях по нескольку часов.
По поезду дали одиночный звуковой сигнал – предупреждение о выходе на Поверхность. Через некоторое время в узких окнах посветлело и поезд замедлил ход из-за снежных заносов. Что-то гулко ударилось о крышу вагона, и застучал поездной пулемёт. Опять мутанты камнями кидаются.
Но ничего, скоро всю железную дорогу построят под землёй, и поездам не придётся больше выезжать на Поверхность. Марат всмотрелся на снежные равнины за окном. Поверхность – холодная и враждебная среда, полная диких животных и мутантов, человек не приспособлен для жизни в ней. То ли дело под землёй, подземелье – колыбель человечества.
Люди выходили наверх только в случае необходимости и то только в районах со слабой радиацией. Именно в таком месте и пролегала линия фронта.
Капитан повертел в руках конверт и вздохнул. Пришлось вскрывать только по прибытии. Приказ был коротким: 'Операцию начать немедленно!'. Хорошо хоть в поезде успел поспать…
– Ну, Марыч, давай! – сказал лейтенант Кошкин, поднимая свой бокал.
Марат, стараясь не нюхать, залпом осушил свою посуду и, как полагается, поймал орден. Собравшиеся одобрительно загалдели и тоже выпили. Затем все дружно потянулись за салом – деликатес.
– А теперь рассказывай, как награждали, – закусывая, потребовал капитан Анисимов, и общество его бурно поддержало.
– Ну… – растерялся Марат, вытирая орден, – что рассказывать-то?
– Президента видел? – поинтересовался Кошкин.
– Как тебя, даже руку жал.
– То-то руку не моешь! – хохотнул Анисимов.
– Как там, в столице? Что удивительного?
Марат хотел отшутиться, но, смотря на ожидающие лица своих товарищей, его внезапно посетила мысль, что все они за всю свою жизнь – 15-20 лет, а Кошкин и все 25 – ничего не видели кроме войны и этой казармы. И они действительно ждали его рассказа.
– В Доме Правительства сто уровней. Везде освещение, и до того яркое, что аж свет белый, – Марат махнул на единственную в казарме тусклую лампу, исторгающую неровный желтый свет. – Вода есть круглые сутки, а не как у нас по два часа в день. Даже в сортире.
– А ночью проверял? – подкольнул Анисимов.
– Специально ходил! – И это была правда.
– После войны везде так будет, – проронил Селиванов, поднимая кружку – давайте за нашу победу.
– За победу! – вразнобой откликнулись все.
Самогон дал в голову, и сразу захорошело, но больше пить Марат не стал; сидел и больше слушал, откинувшись на спинку койки. Разговор полился в обычном русле: про еду, про войну. Кошка, опьянев, как обычно завёл речь про то, что раньше на Земле всё было по-другому.
Марат усмехнулся. Странный этот Кошкин. Вроде не дурак и офицер неплохой, а всё ещё в лейтенантах ходит. А ведь ему уже 25, считай – старик. Марат подозревал, что из-за этих своих абсурдных разговоров он и застрял в звании.
– Кошка, это всё пустые рассуждения, ты мне доказательства давай! – Анисимов любил подначивать Кошкина. – Без доказательств это всего лишь бред сумасшедшего!
Лейтенант всё больше распалялся и, наконец, из-за расстёгнутой гимнастёрки вдруг вытащил какую-то бумагу.
– Вот! – заявил он и сунул её под нос Анисимову.
– Ну и что? – не сдавался тот. – Такое каждый из нас видел! Это ничего не доказывает.
Клочок пошёл по рукам и добрался до Марата. Едва взглянув, он понял, что бумага из тех, какие, согласно специальной директиве, надо уничтожить без ознакомления. Потому что – с Поверхности, а значит – вражеские.
Конечно, все офицеры, обнаружив во время вылазки бумаги, тайком просматривали их хотя бы одним глазком, перед тем как сжечь. Но притащить их с собой в казарму – это уже чересчур.