Универсариум

Это потому, что я представил, будто обнимаю Полину. Хотя это было странно, ведь Сонечка внешне не похожа на нее. У Сонечки нет пышной груди – но есть великолепно очерченные стальные сисечки, которые мне безумно нравятся. У нее нет толстых, сочных, постоянно притягивающий взгляд губ Полины – но есть аппетитные губки, сегодня выкрашенные довольно интересно: будто кисточкой и сразу всеми акварельными красками, неуклюже растекшимися в неровную волнистую радугу, модница. А еще у нее нет в голове мыслей о вселенской матрице – вот это, пожалуй, ее огромный плюс. И скоро я влезу в эту голову настолько глубоко, насколько мне позволяет моя анатомия.

Она разбрасывалась словами о том, как сильно по мне соскучилась, и хлопотно обцеловывала мое лицо.

Наконец она сползла, и мы, романтично держась за руки, зашагали в спальню.

Войдя, Соня весело запрыгнула на кровать и принялась раздеваться, стоя на ней.

Она болтала без умолку, с нежностью, с радостью. Сначала мне было даже приятно ее слушать. Она упрекала меня, что я негодяй, бросил ее. Что сначала я звал ее в гости три раза в неделю, потом два, потом один, а теперь совсем обнаглел – уже две недели не дарю ей радость секса. Да, да, именно я – ей, а не наоборот, как указано в негласном договоре с «Романтизом».

Соня жаловалась, что честно соблюдает все условия и уже устала дрочить, посматривая порнушку, и что она готова спать со мной иногда бесплатно, втайне от агентства, конечно.

Приятно. Она добрая девочка. И часто ты развлекаешься одна? Каждый день! Узоры на пальцах почти стерлись!

Сонечка изящно снимала с себя лифчик и трусики и скороговоркой рассказывала про Амалию, для рекламы магазина белья которой она с недавнего времени снимается. Представляешь, что эта дура придумала?! Я узнала – чуть не рухнула. Позавчера замутила в салоне акцию – голым клиентам белье бесплатно, прикинь! Вот ты ржешь, а там охренеть не встать че было. Телки голые – прикинь, голые, совсем! – ломились в магазин, будто там золото дают. А Амалька, конечно, самое дешевое всё выставила, дорогое убрала. И эти телки растащили всё. Просто всё до последних трусов. Но она такая довольная осталась, хоть и ни копейки не заработала. Сказала, зато реклама какая. Она ведь журналистов, блогеров вызвала на этот цирк позырить. Вот ненормальная.

Прислушалась, сука, к советам специалиста. Похвально.

Раздевшись, я расслабленно уселся на кровать, вытянув вперед ноги. Соня забралась на них и, поглаживая мои бедра – прелюдия такая, – продолжала искать во мне червоточину, из-за которой я стал к ней так невнимателен и холоден.

Ну что ты, Эдюлька, подвывала она, из-за чего ты расстроился? Я не расстроился. А почему же ты про меня забыл? Я не забыл. Может, ты надулся, потому что я не отрезала себе волосы для тебя? Нет. Ну, я же видела, что ты обиделся, и сейчас вижу. Вон как скривился, хе. Я не обиделся. Я больше не буду жадиной, Эдюлька, где твои ножницы? Там же, в комоде?

Соня лихо вскочила с моих ног, спрыгнула с кровати, выдернула из ящика ножницы и звонко защелкала ими в воздухе, ослепляя меня своей непринужденной улыбкой.

Я тоже улыбался и просто молча смотрел – и это значило, что я ее не останавливаю.

Мне нравилась Сонечка. Она всегда была в несмываемом образе весны. И она невероятно сексапильная.

Я наблюдал, как она, поигрывая ножницами, кривлялась передо мной голышом, и уже предвкушал, как буду трахать саму Весну. Буду как огромный голодный тигр набрасываться на молодую косулю, растерзывая ее вкусную тушку под ее же стоны, похожие на мольбы о помощи, и удивляться, почему она всё никак не сдыхает под моим бешеным напором на протяжении получаса.

А хочешь, я в следующий раз оденусь каким-нибудь персонажем, как тогда? Хочу. Я надену костюм подружки того клоуна-злодея и макияж такой сделаю, побуду девчонкой-хулиганкой, хочешь? Хочу.

А хочешь, я сделаю бодиарт? Хочу. Там художница одна есть, так классно на теле рисует, линии такие разноцветные, или картинки, или нарисует меня как леопардицу, буду такая – ррррр, хочешь? Хочу.

А хочешь, я буду… Хочу.

Чик!

И тонкий хвостик отделился от ее светлой головушки.

Она осторожно подбиралась ко мне на четвереньках, передвигая худыми конечностями. И наползала на мое настроенное на жаркую расправу с ней тело.

Видишь, я не жадина. Я больше не буду так, Эдюлька. Ты простишь меня? Простишь? Я снова хочу быть твоей хорошей девочкой. Чтобы ты меня обнимал, гладил и любил. И не пропадал так надолго. Ты ведь больше не обижаешься, а? Ну сладенький мой. Не молчи. Скажи что-нибудь.

– Заткнись.

27

Я так и не понял, что хотел от меня Алик.

Он пьяным голосом выл в трубку что-то невнятное и бессвязное. Наверное, он нажрался от нечего делать и теперь ему стало скучно. По крайней мере, какие-то его слова были о том, что ему хочется со мной поговорить о душе, о жизни, о смерти, о Вселенной, о профессоре. Вот о ком – о ком, а об этом столетнем хрене, испортившем такую прекрасную девушку, да так, что она не хочет меня любить… сука!.. нет, о нем я сейчас говорить не хочу.