Университет

Рон вновь повернулся к роялю и стал равнодушно наблюдать за происходящим. В перерыве между мужчинами Мияко улыбнулась ему.

Потом она опустила ноги и объявила своему мужу, что устала.

– Моя жена устала, – громко произнес доктор Коултер. – Кто-нибудь готов занять ее место?

– Я, – это был голос Рут.

Рон хотел возразить, хотел сказать, что она не должна, хотел схватить ее и утащить к чертовой матери, но вокруг было слишком много людей, а он не хотел устраивать перед ними сцену, – так что молча наблюдал, как Рут подошла к скамейке, сняла свой топ и трусики и, наклонившись над скамейкой, встала на четвереньки.

– Приступайте, пока она не остыла, – призвал профессор.

Рон смотрел, как пожилой мужчина, стоявший в очереди первым, спустил брюки, достал свой необычно большой член и ввел его в Рут.

Такого не должно быть. Этого не должно было случиться. Они же ехали сюда, чтобы выпить и пообщаться с умными людьми. Они же должны были…

Рут закричала.

Рон не знал, кричит она от боли или от удовольствия, но что-то в нем сжалось от этого крика. Он отвернулся и отошел к разговаривающим женщинам.

Мияко догнала его на кухне, где он взял себе банку пива.

– Тебе понравилось? – Она улыбнулась.

Ему хотелось заехать ей по физиономии, но вместо этого Рон устало кивнул.

– Да, – сказал он.

– Пойдем, – сказала Мияко, беря его за руку.

– Куда?

– Они почти закончили.

Вслед за ней Рон вернулся в гостиную. Рут уже одевалась. На ее ногах блестела влага, но он не знал, пот это или сперма.

Теперь мужчины и женщины перемешались, и Мияко через толпу провела его вперед, туда, где доктор Коултер стоял со свертком, завернутым в японский шелк.

Мияко сильнее сжала его руку. Рон увидел на ее лице нетерпение, смешанное с восторгом.

К горлу Рона подступила тошнота, и он вновь вспомнил о Матери-Наставнице и о Сатане.

Профессор развернул шелк. На крышке рояля оказался набор ножей.

Коултер повернулся к собравшимся и ухмыльнулся.

– А теперь, – сказал он, – настало время для кровавых игр.

Глава 11

Глава 12

I

«Книжные шкафы на трех верхних этажах библиотеки забиты бесконечными книгами, а сами шкафы расположены параллельно белым трубкам флуоресцентного освещения, вделанным в потолок. Книги расставлены в порядке математической прогрессии, от букв к цифрам и к датам. Здесь история плавно перетекает в философию, философия так же плавно – в политические науки, и так дальше, и дальше, и дальше. Все выглядит аккуратным, упорядоченным, логичным. Все и есть аккуратно, упорядоченно и логично. За исключением книг по компьютерам, которые слишком рьяные компьютерные фанатики разбрасывают где попало.

А шестой этаж…»

Фэйт остановилась и перечитала написанное. Слова лились легко и быстро, ручка просто порхала над желтой разлинованной бумагой, и писала она с такой скоростью, что не была уверена, имеет ли написанное какой-то смысл. Но, взглянув на написанный абзац, увидела, что слова без усилий цепляются друг за друга, а фразы подчиняются некоему естественному ритму.

Фэйт была удивлена. На литературное творчество она записалась лишь потому, что оно показалось ей никому не нужным курсом, на котором легко получить высшую оценку, и, по ее мнению, этот курс должен был выступить в качестве противовеса более трудным и обеспечить ей нормальный средний балл. До этого она написала несколько стишков, начала несколько кошмарных подростковых эссе с названиями типа «О любви» или «Об искусстве», но писала Фэйт всегда медленно и с трудом, а результаты ее творчества получались практически нечитабельными даже после многократного редактирования и переписывания.

А вот сейчас – почему-то – ее мысли были ясными, идеи получались законченными и легко ложились на бумагу. Это было поразительно, будто существовал акведук, по которому к ней текли эти слова, и Фэйт задумалась, не так ли чувствуют себя настоящие писатели, когда говорят, что являются лишь посредниками для передачи посланий и что их работы принадлежат не им, а являются результатом божественного прозрения.

Не менее тревожил ее тот факт, что она никогда раньше не писала ничего, что хоть отдаленно напоминало бы хоррор, – ее стишки всегда были или слащавыми сонетами, или ультрамодными, свободно рифмованными виршами на злобу дня. А сейчас перед Фэйт лежало начало рассказа ужасов. И не просто начало. В голове у нее уже сформировалась вся история, и теперь, возвращаясь к ней, она уделяла основное внимание конкретному описанию героев, их специфическому языку и уже сложила для себя завершающую, убойную фразу.

Фэйт хотела остановиться, лечь в постель и закончить историю утром, перед тем как ехать в универ, но поняла, что не сможет этого сделать. У нее просто не хватит на все времени. Презентовать работу она должна уже завтра, а до этого еще надо сделать копии для всех студентов курса.

Кроме того, у Фэйт появилось странное ощущение, что рассказ, каким она его задумала, будет зудеть у нее в голове, пока она его не напечатает, и совершенно не важно, сколь долго она будет откладывать сам процесс написания.

Фэйт вновь перечитала написанное и взяла в руки ручку.