Университетская роща

Цирк частновладельца Э.А. Стрепетова расклеил по всему городу афиши:

«Знаменитый, Всемирно-Известный шут, сатирик, монологист Владимир Леонидович Дуров! Много новых невиданных номеров! Чудо XX века – вне всякой конкуренции – верх дрессировки: два морских льва! Которые были в короткое время выдрессированы Дуровым в присутствии Его Императорского Высочества Великого Князя Константина Константиновича, в чем Дуров имеет удостоверение за подписью Его Величества и Его Детей! Аллегорическое шествие на злобу дня! Дикий тур, прыгающий барьеры!»

Крылов имел неосторожность обмолвиться об этом у себя дома.

Слабый, только-только поднявшийся с постели Пономарев засобирался в цирк.

– Не пущу, – отказал Крылов.

– Как это не пущу? Везде цензура! И дома цензура…

– Не цензура, а слаб ты еще, Иван Петрович, – пробовал уговорить его Крылов. – Боюсь.

– Вот и хорошо! Стало быть, надобно идти всем вместе! – нашелся Пономарев. – В кои-то веки в наш закоулок приехал сам Дуров, король шутов, а я не смогу его лицезреть?!

Пришлось идти с ним в заведение господина Стрепетова.

Странное, грустно-радостное чувство не покидало Крылова весь этот вечер. Радостное потому, что вновь прикоснулся он к неистребимому таланту русского народа. И грустное – оттого, что в потемках сегодняшней жизни талант этот сверкает вполсвета, говорит вполголоса и намеками.

– Сибирь есть осенняя дама, почти совсем не знающая лета. Это здесь всё зреет быстро: вчера безвестная каналья, а сегодня – фактор общественной жизни…

Владимир Леонидович Дуров дворянин, воспитанник военной гимназии. Перед ним открывалось вполне безбедное приличное бытие в рамках своего класса, но он вместе с братом Анатолием убежал из дому в балаган…

Я шут иной, насмешкою привык

Хлестать шутов, достойных плети.

Не страшен мне ни жалкий временщик,

Ни те шуты, что спят в Совете.

Я правду говорить готов

Про всевозможнейших шутов…