Университетский вопрос в России

«Когда известное время прошло и положенная часть учебника считается прочитанной студентами, профессор приступает к собеседованиям с ними по этому отделу. Последние тянутся все время, пока сами слушатели изучают, согласно расписанию, следующую часть. Прежде всего, если явится необходимость, профессор иллюстрирует данный отдел учебника речью, имеющей предметом разъяснение соответствующих текущих событий – что весьма важно, – например какого-нибудь общественного движения, процесса, международного конгресса и т. п. Речь эта может быть вовсе и не напечатана, так как знать сообщаемое в ней необязательно» (с. 45). Смысл этого указания автора, по-видимому, тот, что знать это «весьма важное» сообщение совсем неважно, потому что его знание не требуется на экзамене.

Затем учащимся можно обращаться с вопросами, причем «всего удобнее», чтобы вопросы эти «излагались в письменной форме, для того чтобы преподаватель мог взять с собою на дом вопросный лист и ответить на него в следующий раз» (с. 45). По-моему, напрасно автор боится. При предлагаемой им постановке «университетского преподавания» неопасно даже и очень невежественному и ограниченному «профессору» отвечать на вопросы и даже допускать споры со стороны студентов и без особого приготовления к возбуждаемым вопросам. Умственный уровень студенчества был бы таков, что «профессор» чувствовал бы себя в полной безопасности. Теперь, пожалуй, особенно ввиду возведения на университетские кафедры лиц, в науке не особенно сильных или не сделавших даже ни одной научной работы, мера, рекомендуемая автором, не лишена смысла и остроумия, ибо с точки зрения университетской политики нет ничего опаснее и зловреднее, чем унижение и компрометирование достоинства университетской кафедры.

Во время разъяснения этих вопросов «профессор может познакомить слушателей со своими собственными взглядами на тот или другой вопрос, если в основание занятий положен учебник другого лица» (с. 46) и если, добавим от себя, такие «собственные взгляды» будут иметься в распоряжении у профессоров, преподающих по рецептам проф. Казанского. В теперешнем понятии профессора (profteri) заключается как само собою разумеющееся положение, что профессор всегда излагает, преподает «свои взгляды», а не чужие (что не означает необходимо новых открытий, впервые выставленных взглядов), хотя к экзамену студентам приходится готовиться нередко не по учебнику своего профессора. В такой двойственности нет ничего вредного в области высшего преподавания – вообще в области преподавания для взрослых, даже есть некоторые преимущества: меньше догматизма, больше материала для сравнения и критического отношения. Но при системе разучивания уроков по учебникам истинные ученые среди «преподавателей» таких учебных заведений представляли бы разве исключение – большинство составляли бы именно преподаватели по учебникам, не больше; да и «студентам» этих заведений, пожалуй, неинтересно было бы знать то, что «необязательно» в смысле проф. Казанского, т. е. не требуется на экзамене, как не пропечатанное в размеченном учебнике[33].

«Кончив все это, профессор приступает к беседе с отдельными из своих учеников о прочитанном отрывке, давая по возможности каждому нужные разъяснения и дополнения и сам предлагая вопросы» (с. 46).

Эти беседы, судя по описанию автора (с. 46, 47), имеют характер не экзаменования, а обучения. Об отметках он не говорит здесь вовсе. Положим, из других мест его книги видно, что участие в таких занятиях, а равно и усердное заучивание уроков каждому студенту весьма рекомендуется во избежание разных неприятных последствий. Сюда относится прежде всего экзаменная репрессия. Профессор Казанский предлагает делить студентов на экзамене, смотря по усердию их в устраиваемых по его плану занятиях или отсутствию такового, так сказать, на баранов и козлов: только для баранов – милостивый экзамен, для козлов же, т. е. тех, «занятия которых не находились под постоянным надзором и руководством преподавателей, испытание должно быть, конечно, гораздо сложнее, подробнее, требовательнее» (с. 71). Автор, по-видимому, вовсе не осознает предосудительности такой меры. В виде смягчающего обстоятельства можно указать на то, что, к сожалению, она и теперь подчас практикуется в университетах в качестве суррогата хороших качеств лекций, для того чтобы заставить нежелающих все-таки приходить на лекции[34]. Автор даже не довольствуется устранением принципа равенства и справедливости экзамена и превращением его в орудие репрессии, а предлагает вручить профессорам еще более зависящее от произвола и резкое средство против строптивых или недостаточно усердных студентов, а именно средство допущения или недопущения к экзамену по усмотрению: «От профессора зависит, допустить тех или других своих слушателей до экзамена или оставить их на вторичное прохождение с новой группой» (с. 76; о группах ср. ниже)[35].