Университеты

— Ну как? — подбежавший Санька, по механицкой привычке, усвоенной раз и навсегда, озабоченно присел рядом и тут же сконфузился дипломатической своей промашке.

— Жан-Кристоф Дюваль, — протянул ему руку присевший рядышком военный, красивый мужчина лет под тридцать.

— Чиж Александр Фролович, — конфузливо ответствовал пилот, пожимая руку, — можно просто Александр или Алекс, как удобней.

— О! Тогда просто Жан! — улыбнулся француз, — Я настаиваю! По званию мы равны, а по должности вы много выше!

— Кхм… — Санька, у которого так ловко и красиво отобрали инициативу, смутился окончательно, но француз оказался добрым малым и совершенно не задавакой. Обсудив шасси, как-то незаметно перешли на технические особенности летадлы, даже не встав с корточек. Минут через пять они решительным образом подружились, невзирая на возраст.

Набежавшая толпа окружила француза, закружив его улыбками, рукопожатиями и поцелуями. Обаятельный и очень учтивый, он совершенно обворожил их.

— … наконец-то настоящий военный, — не без горечи услышал Санька. Впрочем, обида быстро прошла, он и сам осознавал, что ни для экипажа, ни тем паче для пассажиров, представителем настоящей власти не является. Несмотря на верительные грамоты и прочие документы, легитимность разбивалась о тот факт, что неприятности их так или иначе связаны с ним и его товарищами. На Жана, впрочем, Санька нисколько не сердился.

Помощь обещалась быть к утру, и Жан-Кристоф клялся всеми святыми, что раньше — никак!

— Двигатели на стоянке частично разбираются, производя регламентные работы, — разводил он руками, — Вы как механик должны это понимать!

Жану хотелось верить, и Санька старательно понимал, хотя червячок сомнения всё ж таки подгрызал его уверенность в новом друге. Всё чудился какой-то подвох, но вот где… Времени на обдумывание решительно нет, и он едва не выбросил свои сомнения прочь, чуть не в последнюю секунду зацепившись таки за мнемонические техники и сделав в памяти зарубку.

На горизонте тем временем заметили судно, и Военгский, прочитал сигналы:

— Стоять! — кривовато усмехнулся он, опуская бинокль, — Приготовиться к досмотру!

— Не ваш? — напряжённо поинтересовался Чиж у француза.

— Нет, — чуть погодя сказал тот, сжимая губы, — судно гражданское, и я решительно…

Но что он хотел сказать, так и осталось тайной. Рявкнула пушчонка на носу пиратского судна, и Чиж с Ивашкевичем, молниеносно повернувшись друг к другу, сыграли в «Камень, ножницы, бумагу».

Пару минут спустя летадла взлетела, и Санька, не слишком удобно устроившись на заднем сидении, ловил в перекрестье прицела приближающийся к берегу вельбот. Короткая очередь из «Мадсена»… с расстояния в полсотни метров Медоед ещё не промахивался.

Патроны прошли наискосок через вельбот, выбивая щепки и мясо. Уверенное движение шлюпки застопорилось, а с пиратского судна открыли ураганный огонь из всех видов оружия, и как бы даже не из револьверов! Второй заход… и вельбот, полный человеческого фарша, закачался на волнах, накренившись на один борт, и кренясь всё сильней с каждым мгновением.

Адамусь набрал высоту, обходя судно сзади-сбоку, и оглянувшись вопросительно назад, опустил нос летадлы вниз. Не дыша, Санька достал творение сумрачного польского гения, и держа скользкую авиабомбу, ждал…

Несколько томительных секунд, растянувшихся до бесконечности, он выжидал, не мигая глядючи на вспышки выстрелов и видя всё новые дырки от пуль на плоскости крыльев, а потом — отпустил.

— Давай! — заорал Санька, и Адамусь задрал нос летадлы вверх и в сторону.

— Попал? — не слыша сам себя, спросил Чиж, опуская голову, — Попал…

Небольшой пожар и большая паника, вот как потом охарактеризовал это Санька. Но это уже сильно потом, а пока…

… он с чувством безнадёги смотрел на оставшиеся авиабомбы конструкции Кошчельного, и не представлял даже, что может вот так — ещё раз…

К счастью, не понадобилось. На судне тоже, по-видимому, не представляли, что на них ещё раз — вот так! Дав задний ход, так и оставшееся безымянным пиратское судно кануло в подступающей ночи, и пилоты сочли за лучшее не преследовать его.

— Давай в заросли! — заорал Чиж, хлопая Ивашкевича по плечу, — Сброшу их на хуй!

Оскалившись нервно, литвин закивал и по широкой дуге прошёл вдоль границ лагеря. Обнаружив скопление людей, Санька с превеликим облегчением сбросил на них бомбы и выпустил из пулемёта несколько очередей в разбегающихся вооружённых людей.

— Ебись оно всё! — ёмко выразил Санька их общее с Адамусем мнение, и литвин, обернувшись, оскалился широко, столь же ярко ощущая отступающее безумие боя. Настроение Чижа стремительно поползло вверх…

… и столь же стремительно ухнуло. Пришло понимание, что это ещё — полприключения! Четвертинка.

Война, да и всё это приключалово, отдающее Стивенсоном и постановкой провинциального режиссёра — ерунда, по большому счёту. Да, всё было по-настоящему, с поправкой на провинциальный уровень неудачливых исполнителей. Их могли ограбить, могли убить, но… нет, бывало и опасней, и хуже.