Университеты

— А Романовы? — пруссак не отрывает глаз, и становится ясно, что вопрос много глубже и задан не мне, а нам…

— Мы добрых граждан позабавим

И у позорного столпа

Кишкой последнего попа

Последнего царя удавим.

— Это не я сказал, — не отрываю глаз, — а Пушкин Александр Сергеевич много лет назад, и если с тех пор что-то изменилось, то разве что в худшую сторону!

— Вам, немцам, — говорю не только от своего имени и не только Беккеру, а всем… кого бы там он не представлял, — повезло — династия у вас удачная. При всех недостатках именно монархии, Кайзер у вас способен не только сидеть на троне, но и править, и что удивительно — на благо народа.

Пруссак кивнул, и глаза его снова стали — глазами, а не дулами корабельных орудий. Но всё-таки… может быть и сильно зря, но проговариваю:

— Когда-нибудь монархия в Германии сойдёт со сцены истории, уступив место республиканской форме правления, как более передовой. Но у вас этот процесс имеет все шансы стать если не полностью безболезненным, то хотя бы — бескровным.

Говорим долго и обо всём на свете. Африка, Палестина и Россия.

— … представьте себе людей, у которых нет ни образования, ни квалификации, и которые, чтобы просто прокормить семью, должны работать на низкооплачиваемой работе. На износ! Нет ни времени, ни сил на учёбу и чтение, да даже и нормальный отдых. Если каким-то чудом остаются силы и время, они хватаются за подработку, такую же низкооплачиваемую, или копается у себя по хозяйству.

— На досуг нет ни времени, ни сил, ни денег, потому что жизнь не только его, но и всей семьи — на грани выживания. Голод — постоянный их спутник.

— Нет ни путей для развития, ни денег, ни времени, ни даже положительных примеров. Вокруг, в этом королевстве кривых зеркал, живут такие как они, и дети поколениями вырастают в этой страшной сказке, не видя иной жизни, считая её за норму.

— Это, — кривлю зло губы, — ловушка бедности. Ловушка, выстаиваемая нарочно королевством Кривых Зеркал и одобряемая Церковью. Вырваться из неё почти невозможно, представители низших сословий не могут получать образование.

— Вы…

— Исключение, — перебиваю Аарона, — редчайшее! Вопреки всему. Можно сказать, что я взломал Систему, но нужна — массовость! Нужны школы и больницы — для всех, и нужны законы. Республика! Рождаться она будет в муках, в крови… но любые почти жертвы — оправданы!

— Ужасы Французской Революции не пугают вас?! — подался вперёд Беккер.

— Нет! И вас бы не пугали, если бы жили… — мотаю головой, — там! Когда каждый год по весне умирают от голода дети и старики миллионами. Когда могут ссылать на каторгу за иное вероисповедание, и когда вас могут — бить! По закону.

Накал разговора понемногу снизился, и пошли обыденные совершенно разговоры о том, как мне понравился Париж, да как я нахожу буров, и как-то так незаметно мы и…

… сделали всю работу. Благо, вариант я выбрал достаточно эффектный, но весьма простой в исполнении, многажды просчитанный, а после и проверенный на плотной бумаге и картоне ещё в Африке. Но разумеется, в этом я не признаюсь.

— Вот и всё, господа, — говорю совершенно буднично, начиная собирать конструкцию из толстой проволоки и лепестков тончайшей меди. Полчаса работы, и скульптура, закреплённая над мастерской Ришаров, начинает вращаться.

Несколько фотографий…

… и я удалюсь по-английски, пока не затоптала собирающаяся толпа.

[i]«Гацефира» (Ха-Цфира, букв. «Гудок», «Сирена») — еврейская еженедельная газета, выходившая с 1862 по 1906 год. Периодическое печатное издание было основано в 1862 году в Варшаве Хаимом-Зеликом Слонимским с целью популяризировать в широких кругах естественные и точные науки. Газета «Гацефира» сразу получила распространение не только в прогрессивных, но даже в ортодоксальных сферах.

Глава 9

— Ёб твою мать! — вскинувшись на мокрой от пота постели, машинально ищу сигареты, и только потом вспоминаю, что бросил курить ещё в прошлой жизни.

— Звучит как, а? — невесёлая усмешечка сама лезет на лицо, и скинув на кресло тонкое байковое одеяло, влажное от пота, я встал у открытого окна, глядя на ночной Париж. Окна моего номера выходят в чистенький тихий проулочек, насквозь благопристойный и даже пожалуй, мещанский. Наверное. В другое время.

Всемирная Выставка внесла свои коррективы, и железные рыбины поездов ежечасно мечут людскую икру. Тысячи туристов прибывают каждый час, и все почти жаждут увидеть Париж. Настоящий… что в понимании большинства означает — пропитанный пороками.

Почтенные буржуа из европейской глубинки, благонамеренные и робкие, не смеющие даже в борделе мечтать о чем-нибудь этаком, прибыв в столицу Европы, пускаются порой во все тяжкие. Отрываются за все годы ханжеского воздержания, подчас переходя все границы.

Высунувшись в окно, не без интереса понаблюдал при свете тусклого уличного фонаря за стараниями немолодого месье, с ревматическими стонами охаживающего кокотку. Захотелось созорничать, и уже придумал было, как буду его подбадривать, как понял с немалым конфузом, что дама-то — из приличных. Знакомая притом. Ну… все мы люди.