Университеты

— Князя Ходынского убили! — выпалил Санька, восторженно округляя глаза и вскакивая от переполнивших эмоций.

— Да ладно! — я перехватил газету, — Сергея Александровича?!

— … это печальный для России день… ага, ага… и правда убили!

— Вслух чти или сюды давай! — безапелляционно сказал помор, и я начал читать с выражением, с трудом иногда разбирая слова под потёками напрысканного кофе и машинного масла.

— Эт кто же так постарался? — озадачился Адамусь завистливо, будто охотник, мечтающий о знатной добыче, да вот незадача — опередили! Метафорическая голова знатной добычи повиснет теперь над метафорическим камином, но — не над его, Ивашкевича! Кто-то другой через несколько десятков лет будет рассказывать дребезжащим от старости голосом забравшимся на колени внукам о том, каким знатным охотником был некогда их старый любящий дедушка…

— Пулю в башку вогнать с трёхсот метров? Хе… — Санька заулыбался.

— А вот и не факт! — понял его Илья, — После англо-бурской додуматься кто угодно мог, да и умельцы на всякой стороне найдутся!

— Не без этого, — согласился я с ним, всё гадая, не мог ли провернуть операцию кто-то из наших, и чем это может аукнуться.

По всему выходило, что да, непременно аукнется… но как именно?! Затягивать гайки ещё туже царь-батюшка не имеет физической возможности. И без того уже ропщут скверноподданные, не запуганные, а скорее озлобленные бессудными расстрелами.

Восставших, а более всего непричастных, только при подавлении убито около десяти тысяч, если верить статистикам из МВД… А после — военно-полевые суды и вовсе бессудные расстрелы, облавы на виновных и не виновных, но неизменно — со стрельбой. Трупами, не влезающими в полицейскую статистику.

Тюрьмы переполнены, и сидельцы чуть сплошь — политические, бунташные! Чуть ещё, и уголовных не останется вовсе, а иваны, проникнувшись речами, грабить и убивать начнут не безыдейно, а по законам классовой и политической борьбы!

Ещё сильней затянуть, и будет уже не жестокость палачей, выплеснувшаяся за рамки целесообразности, а натурально — народы Гога и Магога[iv], пошедшие войной на народ Божий. И дубина народной войны поднимется в таком разе, и не исключено, что тоже… эсхатологически[v]!

На шум подтянулись Уточкин с Ефимовым, уже закончившие обедать и курившие в сторонке, обсуждая какую скабрезную историю, произошедшую с общим их знакомым.

— Что с-с… — затянул Уточкин, как всегда заикаясь при волнении.

— Сергея Ходынского убили, — выпалил Санька, забавно кругля глаза, — представляешь?!

Сергей с Мишей Ефимовым тут же уставились на…

… меня?!

— Да што вы… — я замахал руками, — не я это, ясно вам?!

— Так и будем говорить, — серьёзно сказал Ефимов, — если вдруг кто спрашивать будет.

— Да што ты будешь… — дёргая шеей, обрывая фразу, ибо окончание её только матерным и просится.

— Все поняли? — Миша Ефимов обвёл нас взглядом, — Не Егор, и точка!

— Да тьфу ты… — но даже Санька склонил этак голову чуть набок в задумчивости, будто действительно вспоминает, а не мог ли я…

Обеденный перерыв в Ле-Бурже пошёл кувырком, скомкано преобразовавшись то ли в предельно идеологизированное обсуждение убийства, то ли в митинг. Подтянулись французы, исторически донельзя политизированные и не стесняющиеся высказывать своё мнение. Рабочие спорили с пилотами и друг с другом, а молоденький механик Жюль Ведрин[vi], по прозвищу «Маленький Жюль» и «Возвышенный Гаврош» и вовсе, распалившись, наскакивал на Блерио[vii], решительно разойдясь взглядами на правомочность террора!

Митинг удалось прервать только напоминанием, что в ноябре планируется не просто выпустить первые летадлы (которые, к моей досаде, всё чаще именовали аэропланами), но и организовать грандиозное воздушное шоу. И крайне важно сделать всё это до окончания Выставки, то бишь до двенадцатого ноября!

— Месье! — надрывался я с верстака, — Не мне — вам, французам, рассказывать о важности нашей работы! Закончив всё до окончания выставки, мы сделаем заводу такую рекламу, что работой все вы будете обеспечены на десять лет вперёд! Вы, и десятки, сотни ваших знакомых и товарищей!

Ворча и переругиваясь, народ разошёлся по своим рабочим местам. Я же, спрыгнув с верстака, прислонился лбом к холодному железу. Пытаясь охладить возмущённый разум[viii], я пытался понять, как же меня уговорили на такую авантюру. И ведь не хотел изначально!

Руководить строительством завода, на котором предстоит выпускать аэропланы класса «Рарог» или в европейской классификации «Феникс», и непременно — до окончания выставки! С учётом имеющихся ресурсов компаньонов из «Жокей-клуба», и отработанной технологии — реально, но…

… с надрывом. И так за что ни возьмись — всё-то у меня через грыжу, выпученные глаза и дурную гонку со временем и судьбой.

— Это карма, — сказал я Саньке, не вдаваясь в дальнейшие объяснения, и подхватив чертежи, пошёл в токарку.

[i] Боевое крыло революционного общества «Земля и воля», просуществовавшего до 1879 г.

[ii] «Отпусти народ мой!» — фраза из Книги Исход, в которой Моисей потребовал у фараона освободить евреев из египетского рабства.