Разобрав бумаги, задерживаться в посольстве не стал. Заскочив к Коосу, отчитался по делам авиационным, и выслушав порцию наставлений, вышел на улицу.
— Домой? — подобрался Жюль, исполняющий пока обязанности шофёра, пока не найдём подходящего кандидата.
— Да… а нет, стоп! — вытащив записную книжку, листаю, — Давай-ка в Бельвиль! Аккурат через полчаса у меня там встреча с представителями Академии изящных искусств, будь они неладны!
— Секретаря вам надо, шеф, — покачал головой Жюль, берясь за стартер.
— Секретаря! Ха! — зашагнув на подножку, обстукиваю ботинки от влаги и сажусь под задранный тент, — Шофёра тебе на замену найти не могу, а ты — секретаря!
Хмыкнув не без гордости, Жюль запустил наконец мотор и авто тронулось. Покачиваясь на мягких рессорах, «Пежо» уютно фыркало газолином, везя меня в Бельвиль.
Я же, глядя на его обтянутую кожей спину, размышлял о кадровом голоде. Шофёра не найти, н-да… Требуется хороший механик, знающий Париж до последнего закоулка, решительный и прошедший фильтр Матвеева. Ан нетути! Дефицитная покамест специальность.
С поиска шофёра мысли перескочили на возможность вырастить своего… хм, а это идея! Поискать ежели среди потомков русских солдат, так наверняка нужные и сыщутся.
С шофёров думки заскакали на Вильбуа-Марейля, и сплошь мстительные, с несчастными случаями разной степени смертельности. Лезла в голову всякая хрень по части авиакатастрофы, непременно притом чужими руками!
Генерал не лишён тщеславия и любит появляться на лётном поле. При этом он настойчиво пропихивает молодёжь из Жокей-клуба в авиаотряд… так может, устроить им встречу?!
В голове возникла картинка с молодым Ло за штурвалом, пикирующим на Вильбуа-Марейля, и я поспешил выкинуть её прочь. Слишком очевидно! Или… хм…
Размышления мои становились всё более кровожадными и фантастическими, с авиакатастрофами, дрессированными павианами и отравленными стрелками из духовой трубки. Фыркнув в последний раз, автомобиль остановился и я, всё ещё пребывая в задумчивости, спустился на грешную землю.
— Месье…
… встреча с академиками как-то не задалась. Во Франции лояльно относятся к новым формам искусства, но скорее «в целом», а я же попал «в частности». Понял я это далеко не сразу, ибо все упрёки высказывались в максимально мягкой форме. Милые улыбки, прикосновения к плечу и несомненно ценные наставления, следуя которым я несомненно дошёл бы до уровня учителя рисования в сельской школе…
… изрядно меня выбесили, но я держался! А потом, краешком, скользнуло о «неподходящих знакомствах» в среде художников, и стало окончательно ясно, что эти милые, улыбчивые академики, сторонники классицизма, приготовили мне показательную порку.
— … китч, — тыкал мне в лицо Санькиным альбомом Аппер, — как это по-русски… лубок! Дешёвое искусство, призванное удовлетворить невзыскательную публику!
«— Дешёвое?!» — меня ощутимо потряхивает от нескрываемого оскорбления. Брат душу вложил в альбом! И ладно я… могу быть пристрастен, но есть в нашем окружении и настоящие художники, притом те ещё язвы, не нуждающиеся притом в покровительстве. Признали!
А это именно альбом, а не комикс и не лубок. Ярко, выпукло, детально… Да, краски чрезмерно яркие, а некоторые детали выпуклы и подчёркнуты!
Самое то, чтобы рассматривать детям и с детьми, грезя наяву об Африке. На то и расчёт был!
— … отсутствие таланта, замаскированное нарочитой выпуклостью и детальностью сцен, — вторит ему Деба-Понсан, и хочется уже если не дать в морду, то как минимум сказать много ласковых и добрых слов…
… но тут я замечаю знакомые репортёрские морды, крутящиеся чуть поодаль как бы невзначай. Ага… попытка провокации? Оч-чень может быть. Хоть мордобитие, хоть скандал, хоть сам факт публичной порки… подлецу всё к лицу!
Очередные многослойные интриги, в которых мне отведена явно не главенствующая роль. Мелочь, но… а надо ли терпеть и смягчать последствия? Не проще ли сразу перенести конфликт на личности? Сложно будет потом господам классикам пенять на неправильную технику, если в памяти публики останется ссора!
«— Если тебя послали на хрен, — язвительно сказал в голове Другой-Я, — вернись оттуда загорелым и с магнитиком!»
— Искусство, месье, — насмешничаю глазами, — многолико и разнообразно, не исчерпываясь классической живописью и чем бы то ни было ещё, объявленным некогда классикой. Если это вы не понимаете, то вам, месье, место на полке запасников в провинциальном музее.
Не ввязываясь в скандал, отошёл к театральной тумбе, и поверх старой, истрёпанной афиши, пишу одни из известнейших стихов Верлена. А рядом, задумываясь иногда — цифры.
— Это же… — ахает один из репортёров, подбегая с блокнотом, — стихи… цифрами[i]?!
— Искусство, месье… — кидаю насмешливый взгляд на художников, — оно везде. Даже в цифрах!
… а на критику новой формы поэзии, выплеснувшуюся из проправительственных газет Российской Империи, ответил стихами.
Я сразу смазал карту будня[ii],
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть могли бы