Unknown

Но это все осталось в прошлой жизни. В этой я самым первым делом отстригла волосы ржавым ножом, обгрызла ногти. Я не хотела, чтобы во мне видели девчонку. Если бы не Цыган, которого все боялись, отымел бы каждый, кто захотел, но тот не дал. Сразу взял под свое крылышко, а потом и драться научил. Со мной вместе в картонных коробках жил Барсук. Севка. Он был младше меня года на три, но тот еще звереныш. Поначалу мы с ним дрались за каждый сантиметр, а потом сдружились. Барсука неделю назад задавил пьяный придурок, и я осталась одна. Если это можно так назвать. У нас была своя бригада малолеток-беспризорников, на чердаке нас теперь целая толпа, и держал всех Цыган, сколько ему лет я так и не знала, на вид восемнадцать, но могло быть и больше, а может, меньше. Кликуха такая, потому что серьга в ухе, вечно чумазый и волосы кудрявые. Хотя хрен его знает, может, и цыган, я его биографию не изучала. Он давал нам работу, мне почище, другим погрязнее. Каждый день мы рассыпались по району в поисках добычи. Цыган давал наводку, за это получал свою долю. Он сбывал краденое и приносил нам жрачку и немного денег. Сегодня не принес, пришел избытый, весь в синяках, сказал – старшие все бабки отобрали. Обо мне, правда, подумал – притащил пару кусочков хлеба. Мы так и пошли спать голодные. Но Цыган пообещал, что завтра у него есть для нас дело покруче, и мы точно останемся в выигрыше. Я поверила. А кому верить, если не Цыгану. Он меня оберегал. Но отношения были странными. Не друзья, не пара. Да, какая там пара, я бы его к себе не подпустила, а он и не лез. У него для этих дел Белка имелась. Малолетняя проститутка, она иногда у нас ночевала, когда сутенер лютовал, расплачивалась с Цыганом натурой. Я не ревновала, мне было фиолетово, а вот он ревновал меня ко всем, даже к несчастному Барсуку. Но за Барсука я готова была сама кому угодно глотку перегрызть, так что его не трогали. Севкаааа. Я не оплакивала его. Для меня смерть была чем-то обыденным, я видела ее очень часто, особенно на улице. Начиная с бродячих животных, и заканчивая бомжами. А иногда, и некоторыми из нас.

Листовки быстро сгорали, и огонь почти не грел заледеневшие руки. Кто-то отодвинул картон, и я увидела физиономию Цыгана.

– Мелкая, у меня к тебе дело, я зайду.

Ввалился в мое своеобразное жилище и скрутился над огнем.

– Пожар устроишь.

– Холодно.

– Так я могу и согреть, – ухмыльнулся, но дальше намеков не пойдет, я точно знала.

– Белку свою грей лучше, или не дает?

Цыган ухмыльнулся.

– Дает. Мне ты нравишься. Красивая.

Это я и без него знала, точнее, когда-то знала, сейчас я не совсем была в этом уверена: волосы торчат в разные стороны, худющая, кожа да кости и не оформилась еще. Сисек нет, месячные приходят, когда им вздумается. Но ведь была красивой – волосы длинные золотистые были, медовые такие, бабушка в косу заплетала, и глаза зеленые большие, и сережки в ушах, золотые, между прочим. Я их зарыла во дворе, чтоб не стырили или вместе с ушами не оборвали.

– Чего надо, Цыган?

– Сегодня приехали иностранцы в дом напротив, там свадьба. Приоденешься нормально и влезешь в толпу. Стащишь пару кошельков, никто не заметит.

– Плевое дело.

– Ты не поняла, Мелкая, в девку переоденешься, я уже шмоток тебе достал. Никто не заметит, они там налакаются до потери пульса. Не одна пойдешь, я с тобой, подстрахую внизу.

Я внимательно посмотрела на Цыгана, глазки бегают, губа нервно подергивается. Учуял, видать, наживу.

– Что за иностранцы?

– Там одна шалава замуж за немца вышла, его друзья понаедут.

– Ясно. Шмотки давай и пожрать, я с вчера ничего не ела, твои крошки не в счет.

Борзею немного, знаю, но мне можно, мне он позволял борзеть, другим бы зубы выбил.

– Там поешь. Слышь, как орут? Я проверил – все двери нараспашку.

Цыган вернулся со свертком через несколько минут, я сбросила куртку, содрогаясь от холода, и увидела, как он меня осматривает. Черные глаза сверкнули в темноте.

– Отвернись, придурок.

Отвернулся, ты гляди. Я стащила с себя штаны, футболку. Холод какой, собачий. Развернула сверток и, даже не глядя, что там, натянула через голову шерстяное платье, потом колготки на ледяные ноги, туфли и свитер. На дне пакета оказалось зеркало и помада.

– Можно уже?

– Валяй, только не ржать.

Он обернулся, и я приготовилась вышвырнуть его из моей халабуды, но он не смеялся, глаза горели все так же.

– Я же сказал – красивая.

Посмотрела в зеркальце. Волосы немного отросли, но все равно короткие, физиономия не грязная, помада как красное пятно на бледной коже. Что здесь красивого не понятно.

– Идем.

В женской одежде довольно непривычно, скованно как-то и держаться с ним за руку непривычно, я вырвала ладонь и пошла вперед.