Unknown

6 марта 1966 года в нашу зону прибыл только что осужденный (за ходом процесса мы следили по газетам) писатель Андрей Донатович Синявский. У него была большая рыжеватая борода, но на эту бороду чекисты не покушались: она была в паспорте, задокументирована. Мы сразу познакомились, я ввел его в курс лагерной жизни, но сразу спросил: "Про вас писали, что вы возвели хулу на Россию. Это правда?" Синявский отрекся: "Газеты клевещут. Ничего подобного я не высказывал!" Где-то близко к его появлению в зону прибыли члены ленинградской подпольной организации "Колокол" — Сергей Хахаев, Мошков, Валерий Ронкин. Они были в принципе марксистами, но придумали новую социально-экономическую формацию — этатистскую, государственно-бюрократическую. Верующими не были и, по-моему, с такими же взглядами и освободились. Когда привезли старого политкаторжанина Валентина Петровича Соколова, то как-то незаметно сложилась небольшая группа: Соколов, Синявский, я и один блатной, который, собственно, и угощал нас чаем. После работы и после ужина, т. е. где-то в шесть, полседьмого вечера мы устраивались на траве, пили чай, трекали (разговаривали) что-то около часу и потом разбегались: я — к своим книгам, Соколов — к стихам, а Синявский (как теперь мы знаем из его биографии) писал в это время опус о Пушкине. Он в принципе не скрывал от нас, что как литературовед изучает Пушкина. Но, конечно, ни мне, ни Соколову и в голову не могло придти, что наш компаньон по чаю полощет национальную гордость России. Синявский, конечно, был не так прост. Например, мы с ним сошлись в отрицательной оценке так называемого Возрождения, пресловутого сатанинского Ренессанса ХIV-го, ХV-го, XVI вв., с которого началась активная дехристианизация Европы. С другой стороны, в нем было много злости к тузам официальной советской культуры. И эта злость нередко доминировала. Однажды заспорили о подлинности "Слова о полку Игореве". Как раз в это время был очередной всплеск полемики на эту тему. Я сказал: "Если окажется, что это произведение действительно было написано не в XII веке, а в ХVIII-м, то мне будет горько потерять шедевр древнерусской литературы". Синявский ответил: "Зато утрем нос советским литературным вельможам!" Как-то случился спор по еврейскому вопросу. Зачинщиком был Соколов, демократ по убеждениям, имевший немало друзей среди лагерных евреев. Я молчал. Валентин Петрович всячески подначивал Синявского, нападая на чрезмерно большую роль этой нации в большевистской революции и репрессиях ВЧК. Синявский возражал, потом аргументы иссякли, и он почти заплакал: "Прошу вас, никогда, никогда при мне не ругайте евреев!.." Больше, правда, Соколов не теребил эту тему. За чаепитием Синявский порой читал нам целые лекции по русскому "серебряному веку": символисты, акмеисты, имажинисты, футуристы — какая свобода, какая палитра взглядов, мнений, вкусов была в благословенное царствование Царя-Мученика Николая П.

 

Ко дню рождения Соколов посвятил мне стихи:

 

Володя, 28,

Времени в обрез,

Идем — в осень,

В одетый красным лес... и т. д.

 

На мой взгляд, Валентин Зэка (это был псевдоним Соколова) был поэт именем Божиим. Поэт прекрасный. Редакция журнала "Москва" в 1994 году выпустила сборник его стихов "Глоток озона". Первый раз его посадили в 1948 году, при поступлении в Московский институт стали и сплавов. С двумя другими абитуриентами он отсидел где-то на Воркуте восемь лет. В 1956 году, в хрущевскую оттепель, освободили. Два года работал шахтером в Донбассе, продолжал писать стихи. За них и сел в 1958 году, получив 10 лет.

 

О, столетье!

Серой плетью

Был я битым,

Был я отдан,

О, столетье,

В лапы сытым...

 

Эти строки чрезвычайно характерны. За лицемерием и пустозвонством номенклатуры, горлопанов советского режима он остро чувствовал их сугубо материальное нутро, чрево, которому требуются сардельки. Сытой партократии абсолютно наплевать на красные лозунги, на марксистскую идеологию, которую они вроде бы яростно отстаивают. Если бы Соколов дожил до наших дней и увидел воочию, как парторги и секретари райкомов перелицевались в ушлых либералов и антикоммунистов! Фантазируя о посткоммунистическом времени, политзаключенные прикидывали иногда, какую дольку усилий они бы вложили в строительство обновленной России. Куда там! Нас никто не востребовал, мы по-прежнему — у подошвы социальной пирамиды. А чекисты и партляйтеры — снова у руля. А самое главное — возле финансовых потоков, похищенных у народа.

 

В. П. Соколов — это олицетворенная честность, это подлинно русская душа. Перечитывая его стихи, я то и дело натыкаюсь на до боли знакомые выражения:

 

Тебе, барон,

Дадут батон

И на батон —

Повидло.

А нам, Баранам,

Срок, и стон,

И крик:

"Работай, быдло!"

 

"Барон" — это кличка нашего начальника 11-го лагпункта Баронина, жестокого и скорого на расправу. По прибытии на 11-й Соколов увидел его и с удивлением сказал: "Да ты, действительно, барон!.." Барон тут же приказал отправить Валентина Петровича в ШИЗО на 15 суток.