Unknown

В январе 1980 года меня внезапно вызвали на этап. Никогда не скажут, куда: "С вещами на вахту!" — и поскорее. Привезли во Владимирскую тюрьму, туда, где я сидел под следствием с ноября 1974 года по делу о журнале "Вече". Владимирские гебисты, но уже не Плешков, а другие, решили посмотреть на меня, выяснить, не склонен ли я к раскаянию. Уже срок перевалил через вершину, а они надеются, что, отсидев большую часть, я вдруг соглашусь запятнать репутацию позорным покаянием. Это в церкви духовнику мы каемся в своих грехах. Но богоборческому режиму каяться за издание православного журнала, за русский патриотизм я не собирался. "Простите, вы меня с кем-то перепутали!" — "Ну и сидите дальше, если вам так понравилось сидеть!" Через месяц этапировали "домой", в зону. Для вредности соединили с уголовниками по дороге до Горького. Как и в прошлый раз, по пути из Ленинграда, отношения с ними были мирными и доброжелательными. С вокзала в Горьком посадили в общий воронок до пересыльной тюрьмы. Попал к нам длинный здоровый "химик" с баулом. "Химик" — это человек, осужденный к отбытию срока не в тюрьме, не в лагере, а, как это изящно называлось, "на стройках народного хозяйства", то есть осужденный на спецпоселение. Кажется, этот "химик" воровал шапки, снимая их прямо с головы либо у женщин, которые не смогут ни догнать, ни отобрать, либо у мужиков — в уборной. За кражу шапок этот шустряк и получил срок: отбывать он его будет как ссыльный, без охраны и колючей проволоки, но до места ссылки его этапируют как всех, под конвоем, в "вагон-заках". Мои шурики, ставшие за дорогу чуть ли не кентами (т. е. друзьями), все гляделки свои выпятили на баул. "Что там у тебя?" — "Свитер". — "Давай сюда! Поделись с людьми". — "Свитер не мой..." Фраза смешная в данной ситуации, но что-то парень должен говорить. И вот сцена: дохлые, заморенные, прокуренные, низкорослые, но дерзкие и наглые шурики и перед ними — высокий, крепкого телосложения детина. А в окошко ждут конвоиры: они уже обещали блатным чай и водку в обмен на вещи "химика". Детина, хоть и перепугался шпингалетов, но вещи не отдает, крепко вцепился в баул. Я уже готов был сказать: "Да бросьте вы этого крысятника", как отворилась дверца и конвоиры нехотя приказали строиться, их тоже торопили. "Ну, погоди, встретишься ты нам еще!" — с угрозой показали кулак "химику". В горьковской тюрьме меня отделили и я уже не знаю, встретился моим попутчикам специалист по шапкам или нет.

 

Вернувшись на зону, я снова шил рукавицы. Норму кое-как выполнял. Шить на швейной машинке научился. Здесь, в Барашево, это была единственная работа и при этом в той же зоне, без разделения, как прежде, жилой зоны от производственной. Кончились тяжелые работы — на пилораме, грузчиком, кочегаром, подвозчиком угля. Но у новой работы был свой минус: 8-часовое пребывание в помещении, где воздух сплошь заполнен крошечными фрагментами тканей, кожи и ниток. А уж когда шьешь резиновые рукавицы, физически ощущаешь, что вдыхаешь плавающую по цеху резину. Однако все радовались заказу на резиновые рукавицы: при этой работе полагалось молоко: пол-литра в день.