Unknown

Отсталость — это не пережиток феодального и т.д. прошлого. Современная отсталость хоть и является воспроизводством докапиталистических экономических укладов, тем не менее, порождает ее капитал, и существует она исключительно благодаря действию закона стоимости — благодаря тому, что стоимость стремится к самовозрастанию. Однако приведенное выше замечание не совсем лишено смысла, поскольку сторонники такой точки зрения апеллируют к состоянию развития капитализма как такового. Тем не менее, исходя из этой апелляции, делается дальнейший вывод, что якобы никакого социализма до сих пор и не было, а то, что называли «диктатурой пролетариата», было диктатурой узкой привилегированной касты. По сути, если, как в детской игре, искать десять различий между господствующей идеологией нынешнего правящего класса и рассуждениями таких горе-коммунистов, то найти их будет очень трудно как в отношении того, что касается прошлого, так и по отношению к будущему. Потому что в отношении прошлого речь пойдет о преждевременности социализма, и если эту линию провести последовательно до конца, то выходит, что не нужно было и начинать в неподходящих условиях, — потому, дескать, у нас ничего и не вышло. А в отношении будущего на деле это сведется к проповеди ожидания, пока капитализм разовьется во всем мире до тех «высот», на которых мог бы базироваться социализм. Причем подобные проповеди, как показала история, начинают звучать во сто крат громче в момент, когда нужны решительные действия класса.

Еще пониманию того, на какой версте мы находимся в отношении развития общественных отношений, может мешать общее понимание развития как постоянного движения вперед и постоянно «модернизирующаяся» мишура потребления, постоянное появление чего-то «нового» в этой сфере. Это относится как к развитию технологий, так и к развитию способов общения между людьми. Ведь, действительно, постоянно появляются новые технологии. Следовательно, производительные силы развиваются при этих — капиталистических — общественных отношениях, а потому их потенциал не исчерпан, а наоборот, они способствуют развитию новых технологий. В том числе, — скажут сторонники этой точки зрения, читая эту книгу, — и новых социальных технологий, доселе невиданных технологий производства человека. Это и есть, якобы, и развитие общественных отношений, и развитие производительных сил, и главной производительной силы — человека, которая, даже отдыхая, включена в производство потребления. Однако сама природа виртуализации, как было показано выше, связана с тем, что развитое товарное производство, а капитализм — это не что иное, как развитое товарное производство — уперлось в собственную товарность.

Такое «развитие человека» как фрагментация индивида при всех ярких «фантиках» и «бантиках», которыми она украшена, как минимум, вызывает некоторые сомнения. Хотя, безусловно, новые технологии, о которых идет речь, действительно есть. Потому подобные утверждения, в которых, нужно признать, больше мысли, чем в абсолютизации количественного роста как развития, как ни парадоксально, в конце концов сведутся именно к такой банальной абсолютизации — к банальностям вроде «вот в СССР телевизоры были черно-белые и компьютеры занимали целые комнаты, а сейчас у всех цветная плазма и смартфоны, которые круче тех компьютеров, а потому налицо очевидный социальный прогресс». Это что касается России и пост­советских стран. Признавать все современные ужасы социальным прогрессом вряд ли будет просто даже представителям изложенной точки зрения. Они, скорее, согласятся это признать платой за прогресс, которую по возможности нужно снизить. «И патриотическая борьба за дезинфекцию гильотины — мы же европейцы» — как грустно шутил В.А. Босенко.