Unknown

«Напротив, речь идет о самоцельности, которую ни при каких обстоятельствах нельзя превратить в конечную цель получения удовольствия от одного проявления жизни без того, чтобы все остальные проявления такой жизни не оставались неосуществленными. Другими словами, речь идет о самоцельности такой деятельности человека, в которой выявляется самодвижение общественного идеала жизни, реализующегося совокупностью всех отношений (удовольствий) человека, цельностью их человеческого выражения. Только в движении (курсив наш — М.Б.) такой самоцельности — как меры выражения удовольствия от всевозможных проявлений общественной жизни — положен искомый смысл непосредственности состояния человека.

Другими словами, непосредственное есть процесс (курсив наш — М.Б.) человеческой деятельности, цель которой своеобразно «переходит» в средство, воплощается, угасает в нем и тем самым вызывает к жизни то, что полагалось в такой цели. И если это последнее проявляется таким образом, что не оставляет места средству, отрицает его как нечто опосредованное, то этим фиксируется явление, которое составляет существо не-по-средству данного (т. е. данного по самой цели)» [9, 141-142 с.].

Такая самоцельность человеческой деятельности выражается не в “отдельных” и “изолированных” ее моментах (дескать, может быть, приятно делать то, а может, это), а в процессе деятельности как таковой (в целом), которая проявляется в смене чувственных состояний. Здесь дело вовсе не в абстрактной “приятности” или “неприятности” дела. Напротив, само по себе не особо приятное и уж точно не “самоцельное” дело, если оно является моментом преодоления наличного состояния, необходимым моментом борьбы за уничтожение такой несамоцельной деятельности как таковой, может, в конечном счете, обеспечивать самоцельность человеческой деятельности и в этом смысле угасать в цели. Но это “вконечном счете” определяется борьбой, выходом за свои пределы, преодолением себя. В этом вообще суть развития коллектива и личности, и суть движения к коммунизму. “Пролетариат должен уничтожить себя как класс”, — утверждают классики. Но чтобы этот процесс самоуничтожения развернулся в масштабах всего общества, он должен с самого начала выступать как деятельность представителей пролетариата¹⁴.

В качестве предмета, цели и самого способа в такой деятельности выступает целостность общественного человека, вне зависимости от того, какой участок движения общества как целого в данный момент практически преобразовывается. «Совпадение изменения обстоятельств и человеческой деятельности может рассматриваться и быть рационально понято только как революционная практика» [6]. Начало движения в этом направлении, в том числе в виде формирования субъектных желаний личности в поле межсубъектного общения, может служить критерием того, имеем мы дело с непосредственно-коллективной формой человеческой деятельности или нет. Другими словами, если у членов коллектива деятельность не выступает как чувственная, то есть взятая по мерке наивысшего интереса, если требуется какое-то принуждение (пусть даже человек принуждает сам себя усилием воли, или в форме такого принуждения выступает, допустим, моральное осуждение или одобрение со стороны коллектива), можно констатировать, что коллективная форма не выходит на уровень непосредственности. Выход этот тоже, разумеется, процесс, в котором, конечно, далеко не все может идти гладко, без откатов, и у всех членов коллектива одинаково. Однако, в любом случае, в коллективной деятельности ее члены должны утверждать себя как люди в полной мере.

«Все непосредственное, как закон, дается чувственным образом. И наоборот, все чувственное как таковое всегда представлено непосредственно. По сути, это один и тот же закон, который лишь в чисто гносеологической плоскости может быть истолкован двояко. С одной стороны (субъективной), способ, каким вызывается к жизни всякое чувственное состояние человека (будет ли оно утилитарным или нравственным, политическим или эстетическим), является одновременно и способом обнаружения и постижения определенной значимости, ценности, иными словами, непосредственности предмета деятельности. Это означает, что проявление чувственного отношения человека невозможно без наличия такого предмета, который не выступал бы в значении определенной цели деятельности и ее осуществления; чувственный процесс возможен лишь при наличии феномена непосредственного, независимо от того, будет ли такой феномен реальным или идеальным» [9, с. 150].