— Думаешь, у меня столько терпения с людьми, которые мне перечат, Брамс? — Его голос понижается до темного хрипа. — Ты играла со мной.
— А ты разрушил мою жизнь до и после того, как узнал, кто я такая.
— Думаю, в этом мы квиты.
Он проводит пальцем по моей щеке.
Я бросаю на него взгляд.
— Я тебе хоть нравлюсь, Датч?
Он смеется. Этот ублюдок действительно смеется мне в лицо.
— Я тебе нравлюсь, Брамс?
Я отвожу глаза.
Он трется носом об обнаженный склон моего горла, вдыхая и выдыхая только два слова: — Прекрати бежать.
Добыча.
— Перестань бороться, Брамс.
Охотиться.
— Все, о чем я могу думать, — это твое тело, обхватывающее мое. — Бормочет он, проводя языком по моему пульсирующему пульсу.
Подняв голову, я встречаюсь с глазами охотника, такими же уникальными, как жженый мед, одетыми в тени бесконечной ночи.
Что-то вибрирует рядом.
Это телефон Датча.
Он отпускает меня, достает его и смотрит на экран. Его брови морщатся. Он смотрит на сообщение с бесстрастным, отстраненным выражением лица, отчего его прежняя страсть кажется обманом света.
С любопытством я поворачиваю шею, чтобы заглянуть в телефон, и замечаю, что отправитель — его отец. Датч замечает, что я подглядываю, и отворачивает экран.
— Где твой следующий урок? — Спрашивает он, убирая телефон в карман. — Я провожу тебя.
Я хмурюсь. — Я сама найду.
В типичной манере Датча он делает все, что ему заблагорассудится.
В коридоре полно студентов, но все они кажутся меньше Датча. Его присутствие омрачает всю комнату. Он мгновенно подчиняет себе все пространство, в которое входит.
Сегодня воздух другой. Обычно, когда мы с Датчем идем в одном направлении, я перекидываюсь через его плечо, как мешок с картошкой, и моя юбка распахивается, обнажая все вокруг.
Но сегодня люди уходят с моего пути так же, как и в случае с Датчем. Они смотрят на меня любопытными глазами, злыми глазами, завистливыми глазами. Как будто вокруг меня стоит какой-то невидимый щит. Щит Датча.
И хотя они одновременно ненавидят меня за то, что я нахожусь в этом пузыре, они уважают меня из-за него.
Это чертовски жутко.
Мне больше нравилось, когда я была девочкой-невидимкой в Redwood Prep.
Датч отводит меня на занятия, и я понятия не имею, как он узнал, что я на третьем уроке Литературы. Я ему точно не говорила.
Он касается моей щеки. — Не волнуйся о Миллере. Я с ним разберусь.
— Как?
— Все, что тебе нужно знать, — его глаза тяжело опускаются на меня, — это то, что он тебя не тронет. — Костяшками пальцев он проводит по моему подбородку и поднимает мою голову. Жестким голосом он предупреждает: — Я еще не закончил с тобой.
Я отдергиваю подбородок. — Ты такой кусок дерьма.
Датч усмехается и делает шаг назад, все еще глядя на меня. Я чувствую странное покалывание в венах. Как будто я свободно падаю, а земля все еще достаточно далеко, и кажется, что я лечу.
Но я не настолько глупа, чтобы думать, будто могу прыгнуть с обрыва, не столкнувшись с последствиями гравитации. Как много во мне сломается, когда я наконец-то врежусь в землю?
25.
КАДЕНС
Во время обеда я, как обычно, проношу свой поднос мимо стоек с деликатесами и слышу, как одна из работниц обеденного зала окликает меня по фамилии.
— Мисс Купер.
Загорелая женщина с широкой улыбкой направляется ко мне.
Я упираю палец в грудь, ошеломленная.
— Да, вы. — Она распускает еще одну зубастую ухмылку. — Не хотите ли суши?
— Э-э... — Я нервно шаркаю ногами. — Я, эм, нет. Только сэндвич.
Она берет мой поднос и кладет на него дорогую упаковку суши. Выглядит аппетитно, но мое сердце замирает, когда я думаю о баллах за питание. Я никак не могу себе этого позволить. Даже если это лучшие суши в мире, все, что я буду пробовать, это ценник.
— А что, если она не любит суши?
Другая обедающая женщина ругает первую.
Мои брови вскидываются в замешательстве.