— Это то, чего ты хочешь? Что я буду игрушкой в твоих руках, а ты будешь мной играть, что каждую ночь ты будешь делать плохие вещи, а потом возвращаться, чтобы заняться со мной любовью. И я буду возноситься в рай, когда окажусь в твоих объятиях, и спускаться в ад, когда выйду из них, а эти руки будут совершать что-то ужасное.
— Я владею этим телом, Мел, — говорит он, проводя ладонями по моим изгибам. — Каждым изгибом. Эти руки знают, как тебя любить больше, чем они знают, как делать то, что они делают.
Я вытираю слёзы.
— Мне нравилось, что ты им владеешь. Каждым изгибом. Но любовь всей моей жизни не может делать то, что делаешь ты. Не может.
Грейсон заключает моё лицо в свои ладони.
— Но делает, — говорит он нежно.
Я сглатываю, потому что вынуждена это признать.
— Но лучше бы он этого не делал.
Я качаю головой, но Грейсон смотрит на меня своими пронзительными ореховыми глазами с мерцающими зелёными крапинками.
— И всё же это часть меня, — хрипло говорит он, делая шаг вперёд. — Я не твой принц, я всё, чего ты не хочешь, но ты до сих пор меня желаешь. Я тебе нужен, Мелани, ты
— Нет! Нет, я не хочу в тебя влюбляться! Только не в тебя! — отталкиваю я его.
— Детка, я не позволю этому тебя опорочить, это очернит только меня. Ты ни о чём не будешь знать. Ни о чём…
— Нет, Грей! Я не вынесу, если узнаю, что ты делаешь что-то плохое!
Грейсон отпускает меня, отступает на шаг и смотрит через окно на улицу. Солнечный свет падает на его лицо, делая его нереально красивым, и, кажется, мне не хватает нервных клеток в мозгу, чтобы осознать происходящее. Мы с Греем расстаёмся. Я хотела любви, я её нашла, а сейчас собираюсь отпустить, потому что… всё не так, как в мечтах и в сказках, не так, как я себе представляла.
Это решение словно бьёт меня в грудь, но инстинкт самосохранения подсказывает, что я должна уйти.
Грейсон поворачивается ко мне, обхватывает ладонями моё лицо, запрокидывая мою голову, что только усиливает боль, и решительно говорит:
— «Андеграунд» будет организован по другому, не как при моём отце. Мелани, у меня хватит решимости…
— Ты не можешь просить меня оставаться рядом с тобой, пока ты шантажируешь людей, запугиваешь их…
Он со стоном закрывает глаза.
— Это будет только
— Я знаю! Я знаю, что эта тьма тоже существует, просто я не могу в ней жить. Я
С болью в груди касаюсь его щеки, смотрю Грейсону в глаза и впитываю его взгляд.
— Ты красив так, что замирает сердце и ты такой хороший. Когда я думаю о тебе, я хочу думать о том, какой ты со мной, Грейсон.
— Ты скорее полюбишь фантазию, чем реального мужчину, — говорит он, и это явно ранит его.
— Нет, сейчас мне больно за реального мужчину. И люблю я реального мужчину. — Я сглатываю. — Брук сказала, что ты мой Настоящий. Так она теперь называет любовь всей
— Боже, Мелани, ты разрываешь меня на части.
Я снова сглатываю, беру его ладонь и вкладываю в неё перчатки, спокойно принимая тот факт, что я знаю, каким ему приходится быть. И когда Грейсон сжимает свои пальцы вокруг этих перчаток, он сжимает свои пальцы вокруг меня. Его взгляд падает на мои губы, он стремительно целует меня, чуть касаясь, как будто не может удержаться, а затем отстраняется.
— У тебя есть три секунды, — говорит он, — чтобы уйти.
Это больно, как будто отрывают маленький кусочек от сердца, и я не знаю никого другого, кроме моей сестры, кто мог бы отобрать меня у этого мужчины. Полной противоположности всем моим мечтам и фантазиям, который неожиданно стал всем, чего я хочу.
— Две секунды, Мел.
— Грей, останови меня… — вдруг говорю я.
— Одна.
Боже, Грейсон не станет меня останавливать.
Несмотря на все свои преступные делишки, он не хочет склонять меня к такой жизни. Его жизни.
Я разворачиваюсь, хватаю чемодан со всем, что сюда привезла, и захлопываю за собой дверь. А потом стою у комнаты, где его оставила и из которой не доносится ни звука, и плачу. Пандора встаёт и молча идёт за своим чемоданом.
Я спала чуть ли не со всем Сиэтлом и ни разу не чувствовала себя шлюхой, пока не разбила этому мужчине сердце.
В идеальном мире ты любишь только идеального мужчину.