Unknown

Жизнь после смерти – это ад, а корень мучений внутри каждого мертвеца. Разум человека – это, на самом деле, страшная пыточная машина, приспособление для ментальных и психических самоистязаний.

Человек просто не осведомлён о свойствах своего разума, не понимает его назначения, всю жизнь использует его мимо цели, словно пресловутый дикарь, забивающий гвозди микроскопом. Лишь после смерти открывается истинное предназначение разума, и каждый с удивлением и ужасом постигает его, когда разум превращает загробное существование личности в бесконечную череду изощрённых пыток, пользуясь для этого неожиданными свойствами, которые дожидались своего часа в глубинах разума.

Но для этого разум должен быть достаточно развит. В неразвитом состоянии он почти не способен терзать и мучить. От этой-то неспособности и помогает очиститься фантомный город. Очищает он страхом. Страх развивает разум, возводит человека на более высокую эволюционную ступень, на которой ему становится доступен ад и открывается целая пропасть мучений.

Наивные атеисты считали, что разум развивается через труд, но эта теория настолько смешна, что даже не требует опровержения. Зато некто из древних мудрецов очень точно изрёк: «Начало премудрости – страх». Именно страх оттачивает человеческую логику, создаёт необходимое напряжение душевных сил, которое служит пружиной для мыслительных процессов. Поэтому не мифический чистилищный огонь очищает разум умерших, а ядовитая кислота страха.

– У каждого города на планете есть фантомный двойник. Он как паразит, который высасывает из города мертвецов, – рассказывал Андрон. – Все наши, – он имел в виду членов своего общества, – знали об их существовании. Есть специальные медитации, чтобы проникнуть в фантомный город, мы ими пользовались.

– А зачем это надо, туда проникать? – интересовалась Марсианка.

– Эх, Маришка, тебе такого не понять! – мечтательно осклабился Андрон. – За страхом мы туда ходили.

– За страхом? – удивилась она.

– Знаешь, чем отличается человек от животного? – спросил он и тут же ответил: – Тем, что человек способен испытывать мистический, метафизический страх – страх высшего порядка. А у животных и страх животный. Страх перед болью и смертью, другого им не дано. Поэтому, если хочешь подняться над уровнем примитивного животного существования, то надо возвышаться через мистический страх. Каждый приступ такого страха, тобой пережитый, поднимает тебя на одно деление вверх. Но вот беда – нет его в нашем мире, мистического страха. Точнее, на поверхности нет, а в тёмных складках он есть – там, где фантомные города, где трясины реальности.

– А почему всё так несправедливо? – удивлялась Марсианка. – Почему после смерти фантомные города и ад? А где Бог, где рай?

– Справедливо – то, что логично, – отвечал Андрон, – а эта система как раз такая, логичная, и есть. Бог – это уже за пределами логики. Какая-то там вечная любовь, которую не докажешь и не выведешь ни из чего. Нет, Маришка, я такого допустить не могу! Зато страх, зло, мучение, ад – всё это логично, как… – Он пошевелил пальцами,

лил пальцами, словно бы нащупывал в воздухе пояснительный пример, и, наконец, ухватил искомое: – Как падение по закону гравитации. Ты, если из окна выпадешь и в лепёшку расшибёшься, тоже, небось, скажешь, что это несправедливо, да? Почему, мол, из окна на первом этаже можно выпрыгнуть без вреда, а с нашего шестого – уже всё, кранты? И где же Карлсон, который живёт на крыше и ловит маленьких девочек, выпадающих из окон, и разбиться им не даёт? Нет, Маришка, ты лучше голову себе не забивай всякими карлсонами и боженьками, чтобы зря не обнадёживаться. Каждая лишняя надежда в твоей голове – это лишний облом, лишний повод для разочарования. А ведь разочарование может быть очень жестоким и очень болезненным. Зато никогда не разочаруется – знаешь, кто?

– Кто? – спросила Марсианка.

– Тот, кто отказался очаровываться, – и Андрон криво улыбнулся, обнажая неровные зубы.

Лютик тоже рассказывал Марсианке про страх – страх, наплывавший волнами в призрачном городе: липкий, зловещий, потусторонний, словно затягивающий в омут. Под тем страхом чудилась бездонная пропасть – как распахнутая пасть чудовища.

Все, кого Лютик встречал в том городе, были либо дети, либо недоумки. Здесь его сведения тоже совпадали с рассказами брата. Но Лютик поведал ещё и то, о чём не говорил Андрон, – что тела обитателей города с виду казались вполне обычными, однако на ощупь были как омерзительный студень и колыхались от прикосновений.

– Я там узнал кое-что, – признался он. – У меня, оказывается, была младшая сестра. Точнее, не была – она и сейчас есть. Мне семь лет исполнилось тогда… Мы не

Мы не здесь ещё жили – в однокомнатной квартире, в малосемейке. Сюда мы позже переехали, когда бабушка умерла, и родители её квартиру вместе с нашей продали, а эту купили. Так вот, мама меня спросила тогда, хочу ли я братика или сестричку, а я подумал и сказал: нет, не хочу…

– Как?! – воскликнула Марсианка. – Почему ты не хотел?