Unknown

– Ты знаешь, – однажды сказала ему Марсианка, – она всё больше похожа на человека. То она была на ощупь, как густой кисель, как студень, а теперь я уже чувствую тело, почти настоящее.

Она чувствовала и ещё кое-что, о чём почему-то не проговорилась Лютику, – что не только тело девочки стало более человеческим, но и её бессменное платье теперь больше походит на платье. На ощупь оно уже не как её кожа, а как настоящая ткань, только не натуральная, а словно синтетическая. Марсианку встревожила эта метаморфоза платья, но почему – она и сама не могла понять.

В этом, казалось ей, заключён некий серьёзный и даже опасный факт, только смысл, в нём заложенный, никак не разгадывался. И Марсианка мучилась, пытаясь побороть свою тревогу, но так ничего понять и не смогла. Казалось, какая-то крайне важная мысль, которая следует из всего этого, ускользает от неё. Впрочем, тут же ей думалось, что, может быть, всё это вовсе не важно, и стоит ли так тревожиться по пустякам?

***

На девятый день Люсиного бегства из фантомного города, войдя в квартиру, Лютик с Марсианкой почувствовали: здесь что-то не так… Не могли сразу сообразить, в чём дело, но вскоре Лютик понял:

– Свет, он тусклый какой-то.

И впрямь, все лампы горели слишком тускло, мерцали, и тени предметов шевелились в том мерцании, как живые.

Они не нашли Люсю в комнате, стали осматривать квартиру, но отыскать девочку не могли. Наконец, обратили внимание на закрытую дверь кладовки. Подойдя к двери, Марсианка громко спросила:

– Люся, ты здесь?

Из-за двери раздался слабый голос:

– Марина, помоги мне выйти, я сама не могу почему-то.

Марсианка распахнула дверь – в кладовке не было света – и шагнула в темноту. Лютик хотел остановить её – нельзя же входить в тёмные помещения, пусть это всего лишь кладовка! – но страх, которым дохнула на него темнота, парализовал его. Неподвижно стоял он на месте и смотрел, как дверь медленно закрывается за Марсианкой – словно челюсть огромного зверя, лежащего на боку.

Без скрипа, без звука – дверь полностью затворилась

А потом из-за двери раздался вопль ужаса, переходящий в истошный визг боли, который вскоре оборвался. Ноги у Лютика подкосились. Прислонясь к стене, он тяжело сполз на пол.

Он не смог понять, сколько же просидел так на полу, пока дверь кладовки не отворилась и Люся не вышла из тёмного проёма.

Её окровавленный рот был полуоткрыт, и меж её губ Лютик увидел нечто невыносимо страшное – вырванный глаз, который Люся держала во рту, словно леденец. Она сделала глотательное движение, одновременно облизывая губы, и глаз исчез, проглоченный. На подбородке и груди жирно блестела кровь.

Она приблизилась к Лютику, склонилась над ним и поцеловала его в губы, испачкав их кровью. Поцеловала по-женски, похотливо, просунув меж его губ отвратительно гибкий язык.

– Будем прощаться, братец! Я сдала свой экзамен, и мне пора. – Её речь наполняли уверенные взрослые интонации.

– Что с Мар… Мар… – Лютик запнулся, не в силах выговорить имя.

– Ты же не будешь на меня обижаться, – сестра скользко и глумливо улыбнулась, – за то, что я прикончила её? Я долго готовилась к переходу в ад. Кто готов, тот должен сдать экзамен. Так у нас заведено. Для этого нужно установить связь, прийти сюда, к вам, и кого-нибудь убить. Того, кто тебя любит, кто по-доброму к тебе относится. Если б родители меня любили, я бы убила кого-нибудь из них. Но эти твари, в своё время, меня раскромсали, вычистили и выбросили. Потом забыли – как и не было меня, даже имени мне не придумали. Специально имя не дали – чтобы считать

бы считать меня не человеком, а чем-то вроде опухоли. Можно было бы убить их из мести, но у нас не мстят. Злом нужно воздавать не за зло, а за добро, за любовь, за ласку, за нежность. Тогда это будет настоящее воздаяние. Месть – для слабых, не способных владеть собой. Поэтому ни папочку, ни мамочку я не тронула, пусть живут. Всё равно после смерти будут в аду. А вот она, – сестра бросила взгляд в сторону открытой тёмной кладовки, – полюбила меня как родную. Даже ты, Павлик, не настолько, как она… Короче, чего зря болтать, мне пора! Я свой экзамен сдала на «отлично». И ад для меня открыт. Так что, пойду. А труп оставляю тебе, делай с ним что хочешь. Прощай, дурачок!

Она потрепала его по щеке, и в тот момент, когда отняла от его похолодевшей кожи свои пальцы, испачканные кровью, свет тусклых ламп во всех помещениях судорожно мигнул – и угас окончательно.

Тьма залила квартиру.

И в этой тьме к Лютику, теряющему рассудок, протянулись бесчисленные руки, лапы, клешни, щупальца и липкие нити нечеловеческого безумного страха.